Миллениум-мифы (сборник)

Я ввел, для прикола, слово Сколопендра. Какую же рифму предложила мне Оригинальная компьютерная программа? А вот какую: Ветра. И ничего другого. Для лексикона авторов нашего сервера весьма не густо. А ведь тут можно было применить кучу (!) разных слов: недра, цедра, щедро, рента и т. д. и т. п.

Вторая услуга – написание четверостишия по двум первым строкам: «Введите первые две строки нового четверостишья. Они не должны рифмоваться друг с другом. Программа дополнит их до четверостишья на основе перекрестной системы рифмовки».

Ввожу такие две строки:

Очень просто рифмовать
Нам с «Помощником поэта»

Какие же варианты четверостиший в ответ были предложены? В основном – убогие и примитивные. Причем, в общей сложности – всего по десятку вариантов для обеих строк. Среди них обнаружились, к примеру, такие перлы:

Ветви озябшего лета. – тут ударение озябшее.

А она ему платила – тут нет рифмы и смысл странноват.

Что за ёб@нная мать – матерная рифмочка предложена!

И меня еда-зараза – тут не поэзия, тут зараза.

Фиг ли надо приставать – тут офигенно высокий штиль.

О здоровии младенца – тут слово «здоровие», которого в современном русском языке нет.

Шампанским стол заливать – тут ритм не тот, да и смысл нулевой.

Вот такой вот сгусток бреда – тут ритма и рифмы нет, но зато весьма самокритично.

А не стыдно ли вам, господа создатели сайта, такие «услуги» поэтам-новичкам предлагать?

И вам, среднестатистическим «маститым» поэтам, угарно резвящимся и рьяно клонирующимся на Стихире, не позорно сочинять такую белиберду?

Художник и смерть

Прохаживаясь по выставке современной живописи, я увидел около одного из полотен импозантного мужчину с лицом киногероя. Спокойное холеное породистое лицо с пронзительными, но печальными карими глазами, смотрящими куда-то вдаль, прямым рубленым, но аккуратным, носом, с тонкими слегка сжатыми губами и волевым подбородком с чуть заметной ямочкой, со светлыми, с пепельным отливом, гладкими волосами, зачесанными аккуратно «в пробор», Средних лет, немного выше среднего роста. Подтянутая фигура. Одет в стильный серый костюм «а-ля Версачи», при модном красном галстуке. Он неподвижно замер около картины размером примерно метр на метр, в золоченой раме, висящей на белой стене.

Что мужчина является автором, не было сомнений. Он стоял, в пол оборота, близко к картине. Тёмными грубыми гуашевыми мазками на полотне было изображено нечто, напоминающее размытые контуры человеческой головы, не имеющей ясного лица. Собственно говоря, было одно большое тёмно-мутное пятно, на котором угадывались места, где должны быть глаза, нос, рот… Гуашевая палитра была суперпозицией черного, темно-серого, темно-желтовато-серого, тёмно-коричневато-зеленого и тёмно-красновато-фиолетового. Она имела сходство с масляной палитрой Эль-Греко и особенно Гойи и Мунка. От картины осязаемо исходили какие-то непередаваемо неприятные флюиды, наводящие жуть. У меня аж побежали холодные мурашки по спине.

«Ну, что скажете?», – с легкой усмешкой спросил художник, отводя взгляд куда-то вниз. Я ничего не мог ответить из-за внезапного комка в горле. Я придвинулся к картине и наклонился, чтобы прочитать её название, хотя интуитивно уже догадался: Смерть.

«Нравится?», – иронично скривился художник, не подымая глаз.

«Послушайте, как бы Вам это сказать…»

«А Вы не стесняйтесь, говорите напрямик. Я пойму», – перебил он меня и ободряюще кивнул; но его взгляд был устремлен куда-то в сторону.

«Ужасно! Это не живопись. Это мертвечина. Такое нельзя рисовать. Да, Вы мастер, это факт. Но художник должен воспевать жизнь, а не смерть».

«Воспевать?! – переспросил он резким тоном, – Вы хотите, чтобы я лгал?»

«А что, разве жизнь не достойна, чтобы её воспевать? Покажите красоту жизни. Не хотите красоту – покажите её мрачные стороны. Никто не запрещает. Дайте правду жизни, пусть суровую, пусть грубую, но – жизни».

«Да Вы, батенька, как я вижу, легкомысленный оптимист», – язвительно произнес художник.

«Нет, не в оптимизме дело. Просто есть грань, за которую искусство не должно заступать. Иначе оно перестаёт быть искусством».

«Вот как? И чем же оно тогда, по Вашему, становится?»

«Кошмаром. Бредом. Мерзостью. Тлением. Разложением. Смертью».

«Как много в Вас эмоций! Но давайте включим логику. Разве смерть не является непременным атрибутом жизни? Если Вам угодно, точнее – конца жизни? Разве не избавляет смерть от тягот и бедствий, от болезней и страданий? Смерть не меньшее благо, чем жизнь, а даже тысячекратно большее».

«Не вижу логики. Как может быть благом то, что убивает? Вам что – трупы нравятся больше, чем живые люди?»