Мои друзья

Ивнячок на взгорке зашевелился, заскрипел, ожил. Ко мне подошел сосед по дому Витя Козырев. На нем большие резиновые сапоги-вездеходы, серая брезентовая куртка с отцовского плеча, полосатая тельняшка.

На прошлой неделе он рассказал мне о щуке со светящимися в темноте фосфорическими глазами и голавле, из пасти которого торчал хвост гадюки.

— Здрасте! — сказал рыбак и для солидности ковырнул песок резиновым сапогом.

У Вити задумчивые глаза, светлые, высоко поднятые брови вразлет; на щеке чуть заметная ямочка.

— Доброе утро! Как дела?

— Так себе… — Витя посмотрел на искристую воду, где плыла деревяшка, похожая на буек. — Шесть пескарей и один ерш.

Я промолчал, зная наперед, что Козырев расскажет сейчас что-нибудь особенное.

— А вот позавчера, знаете… — Витя берет в рот травинку и присаживается возле меня. — Со мной такой случай вышел. Сижу, значит, я ночью у старой мельницы, ловлю на стрекозу и кузнечика. Клюют одна за другой: окунь, голавль, плотвица — не успеваю вытаскивать. Заполнил ведерко до краев. Решил было вздремнуть, да взглянул на крайнюю удочку… Больно на ней поплавок волнуется. Меня разобрало.

Ладно, думаю, кусай, от меня все равно не уйдешь, не на такого нарвался. Легонько подсек, а он отпустил бродяга.

Минуту передохнул и снова стрекозу терзать принялся. Поплавок заплясал как шальной, аж круги до середины Раменки дошли. Стой, думаю… Еще разок подсек, а поплавок раз… и сразу ко дну пошел. Я дерганул. Упирается, дьявол, но все ж идет. Вытаскиваю, во… — Козырев разводит руки. — Представляете, морской окунь. Откуда он здесь взялся? — Витя в задумчивости покрутил рыжий растрепанный чуб. — А потом догадался… Это ж его из Черного моря к Раменку течением занесло!

«А морской окунь, случайно, не догадался тебе объяснить, что реки впадают в моря, а не наоборот?» — подумал я про себя и решил перевести разговор на другую тему.

— Да, вот что, почему ты в субботу на рыбалку к Зуйкову озеру не пришел?

— В субботу… А-а!.. — Витя встряхивает чубом, глаза его внезапно загораются. — Я уж совсем бы собрался и удочки с собой прихватил. Да у Горбатого моста ласточек приметил. Сидят прямо на поручнях… одна к другой. Видно, только-только из гнезда вылетели…

— Ну и что?

— Вот послушайте. Мать их летать учила. Сядет вплотную и носом вниз спихивает, а сама тут как тут, впереди летит через реку. Дорожку показывает. На другом берегу они на провода садились. И всех одного за другим таким путем летать учила. Только последний слабак оказался. Уж больно робко он за матерью полетел… И на середине реки у него крылья вдруг отказали. Он упал в воду и поплыл прямо по течению. Что тут делать?! Я рубаху и сапоги скинул, и сиганул наперерез. А птенец прямо на меня рулит. Ну, поймал я его и на берег вытащил. А он мокрый-премокрый, дрожит весь. Обсушил его на солнышке, а мать надо мной так и вьется. И все щебечет, щебечет… Ну, я взял да и подбросил его кверху, ласточка-то с земли лететь не может, ей разбег нужен.

— Конечно! — поддержал я Витю.

— Взвился мой птенец и туда же, на провода, уселся. И сразу повеселел, распушился, стал перья чистить. Вся семья собралась, один к одному — девять штук, точно бусы. Поглядел-поглядел я на них да и хлопнул в ладоши. А ласточки снялись разом и полетели к плотине. Больше я их не видел.

— Да, парень ты, Виктор, смышленый… А вот скажи, почему ты с бабкой поссорился? Встретил я ее в прошлую субботу на вокзале, а она жалуется: неслух внук растет. Я удивился: что такое? «Да вот… — запричитала бабка. — Сколько шума наделали». «Да в чем дело?» — спрашиваю ее. «Мой Витька, шельмец да Славка Бодуля, окаянные, в озере чуть не утонули. Со сливной бочки обручи сорвали и дырок наделали».

Витя обиженно шмыгнул носом, наклонился ко мне и таинственно прошептал на ухо:

— Ба-ти-сфе-ра.

— Что-что — переспросил я.

— Разве не знаете? Да мы со Славкой той бочкой глубину Черного озера измерить решили. Там, говорят, фашисты в войну баржу потопили… Вот мы и хотели разведать. Дырок навертели, а стекла никак не вставим. У вас алмаза, случаем, нет?

— Нет, — улыбнулся я. — К тому же я твоей бабке бочара Игната обещал привезти.

— Бочара… — вздохнул Витя и печально развел руками. — Опоздали маленько. Теперь никакой бочар не поможет. Водолаза надо.

— Как так водолаза? — удивился я.

— Ну да, водолаза, — спокойно пояснил Витя, — Мы со Славкой бочку нечаянно утопили, когда пробу делали…

Витя неторопливо встает, одергивает куртку.

— Ну, мне пора… Небось опять наживу сорвала…

Причудливо извиваясь, Ременка не спеша течет по глубоким омутам и стремительно несется по песчаным отмелям. Дальний берег будто движется на нас — это уплывают белесые хлопья тумана. Изредка со станции доносятся гудки утренних поездов. Прибрежный ветерок гонит по воде легкую, быструю рябь; запахло кувшинками, парным молоком и свежей березовой стружкой.

На середине реки у серебристой протоки громко ударила щука. Витя вздрогнул, замер и посмотрел на то место, где широкими волнами расходились круги.

— Здоровущая, всю ночь за плотвой стреляет…

— Ну да!