Мой загадочный двойник

За дверью бушевал хаос из огней, истошных криков и трезвона набатных колоколов. Все окна башни пульсировали ярким оранжевым светом; толпа людей с фонарями устремилась навстречу нам, когда мы покатили Люсию к темной громаде клиники. Кто-то узнал Фредерика и спросил, что делать.

— Доктор Стрейкер погиб! — надсаживая горло, прокричал Фредерик. Я едва слышала его сквозь рев пламени. — Уже не спасти… Подносите воду… Ломайте переходную галерею, чтоб огонь не перекинулся на дом… Бегите во все отделения… Пусть пациенты приготовятся… Выводите всех на улицу, если пожар распространится.

Стекло в одном из окон лопнуло, разлетевшись стеклянными брызгами, и страшный гул огня усилился.

— Туда, в крыло для добровольных, — задыхаясь, проговорил Фредерик. — Ее поместят в лазарет, если там еще безопасно.

Мы торопливо прошагали по гравийной дорожке, что тянулась между двумя зданиями, и остановились, едва завидев впереди дверь, из которой я выходила всего несколькими часами ранее. Старый дом был погружен во тьму, пока мы шли вдоль него, но сейчас ближайшее к башне верхнее окно вспыхнуло оранжевым светом, потом следующее за ним и следующее. Фредерик прокричал несколько слов, обращаясь к кому-то поблизости. Подбежали две служительницы и поспешно увезли Люсию. Кто-то дернул меня за рукав: повернув голову, я увидела рядом с собой Беллу, а чуть подальше Фредерика, жестами призывающего меня следовать за ним. До сей минуты я не осознавала, что лицо у меня измазано в крови, волосы растрепаны и вся одежда перепачкана, не осознавала даже, насколько я обессилена, но теперь все разом навалилось на меня, и кости мои словно налились свинцом. Тяжело опираясь на руку Фредерика, я смутно услышала, как он говорит что-то насчет постели в конюшне, и недоуменно спрашивала себя, уж не придется ли мне ночевать в руинах, пока мы не начали уклоняться от здания в сторону главных ворот.

Двери громадного дома распахивались одна за другой, и из них выскакивали люди в самой разной одежде, от парадного платья до ночных рубашек: врачи, душевнобольные, добровольные пациенты, служители и надзиратели разношерстными толпами текли в ночь, озаренную огнем пожара.

Я проснулась в незнакомой постели, под грубым колючим одеялом, чувствуя себя как после тяжелого падения с лестницы. В первый ужасный момент мне вообразилось, что я опять в лазарете и кошмар начинается снова. Потом скрипнуло кресло, и я открыла глаза. Я находилась в чердачной комнатушке с белеными стенами; в окно барабанил дождь; на столике у кровати лежали бювар и брошь, а рядом со мной сидела Белла. Клинику удалось спасти, сообщила она, но мистер Эдмунд скончался от потрясения; теперь всем заправляет мистер Фредерик, и он рвется меня увидеть.

— И да, мисс… — Она явно не знала, как ко мне обращаться. — Другая леди оказалась жива, правда она по-прежнему в беспамятстве. Ее поместили в лазарет, едва лишь опасность миновала.

Поначалу каждый шаг давался мне с огромным трудом, но после того, как я спустилась по крутой лестнице в амуничник, онемение в ногах стало потихоньку проходить. Я с содроганием отклонила предложение Беллы прикатить мне инвалидное кресло и вместо него удовольствовалась зонтиком. Снаружи все выглядело в точности как раньше, даже работники по-прежнему трудились на далеком поле у граничной стены, но в воздухе висел едкий запах гари, напомнивший мне ядовитые туманы на Гришем-Ярд. Я медленно дошла до дальнего угла клиники и остановилась там, созерцая безрадостную картину. От старого дома остался лишь уродливый остов; над руинами башни все еще курился дым; деревья вокруг почернели, опаленные огнем пожара.

Я невольно задрожала, вспомнив охваченное пламенем тело доктора Стрейкера на полу лаборатории и подумав о том, сколько людей были бы избавлены от горя и страданий, если бы Феликс Мордаунт не составил завещание в пользу Розины или если бы он вообще с ней не встретился… но, с другой стороны, тогда я не стояла бы здесь, с бюваром в руке, пытаясь решить, как мне поступить с этими завещаниями. Дождь почти прекратился; я сложила зонтик и погрузилась в глубокую задумчивость, из которой меня вывел голос Фредерика:

— Мисс Феррарс, я очень рад видеть, что вы уже на ногах.

Он был в перепачканном, измятом костюме, землисто-бледный от усталости, но тем не менее улыбался. На лице его застыло выражение спокойной решимости — или смирения? — какого я не видела никогда прежде.

— Мистер Мордаунт, я глубоко огорчена известием о смерти вашего дяди.