Моя жизнь с отцом Александром

Итак, Александр поехал в Швейцарию, в горы, где не было людей, телефонов, газет. И это было необыкновенно. Он оказался с глазу на глаз с Солженицыным, который очень трогательно заботился о том, чтобы гостю было удобно, занимался приготовлением пищи. Но в то же время он не терял ни минуты времени. Пустая трата времени, бессодержательная болтовня для Солженицына были равны греху. Он немедленно начал задавать Александру вопросы о Церкви, церковной истории и т. д. Они ходили гулять, и Солженицын собирал цветы и ставил их в простой стакан. Потом он предлагал Александру яблоко, говоря, что это очень полезно. И никогда не ешьте соль, это вредно! «Но в Евангелии сказано: «Вы соль земли…», — заметил своему новому другу Александр. Солженицын признал, что ему придется, видимо, еще раз подумать об этом. Во многом Солженицын напоминал ребенка, оторванного от нормальной жизни, даже презирающего эту нормальную жизнь как ненужную роскошь. Для него работа отождествлялась с долгом. А работать нужно только для России, все остальное было просто тратой времени. По возвращении в Цюрих Александр отслужил Божественную литургию со всей солженицынской семьей — женой Натальей, ее матерью Катей и тремя сыновьями.

Когда Солженицын приехал в Северную Америку в поисках постоянного пристанища, Александр повез его смотреть Квебек. Солженицыну там очень понравилось, он даже сказал, что мог бы здесь жить, но политические беспорядки в Квебеке и в Канаде заставили его передумать.

Во время этой поездки они заехали и на наше любимое озеро в Лабель. Солженицын настоял на своем участии в ведении домашнего хозяйства и выносил, по мере надобности, мусор. Для сна он выбрал раскладушку.

Но история нашей русской общины его совсем не интересовала. Ему было нужно только то, что требовалось для его работы для России, для раскрытия правды об истории России и для планирования ее будущего.

В конце концов, Солженицын поселился в Вермонте. У него был огромный участок, окруженный проволочным забором, ворота были оснащены системой безопасности. На участке стояли два дома, соединенные подземным коридором, один жилой, а другой — для работы. Кабинет его располагался на верхнем этаже, он был очень просто обставлен, не было ничего лишнего. На нижних этажах помещались книги, типографское оборудование (его семья сама набирала его книги), исследовательские материалы.

Когда Александр приезжал к нему, то служил литургию в маленькой часовне, предварительно приняв исповеди. Потом они вместе работали над тем, что Солженицын недавно написал. Солженицыну нужно было мнение Александра по тем вопросам, которые сам он знал не досконально, но в которых Александр прекрасно разбирался. После работы семья садилась ужинать, все, кроме самого Солженицына, который продолжал работать до ночи. После ужина сыновья Солженицына, Ермолай, Игнат и Степан, играли на рояле и читали стихи. Игнат играл превосходно, сейчас он известный пианист и дирижер. Стихи мальчики читали с выражением и очень осмысленно.

Александр всегда считал Солженицына великим писателем, но не разделял его слепого патриотизма и сильных антизападных настроений.

Литургия и жизнь

Раннее утро, тихая литургия. О. Александр никогда не бывал так счастлив, просто счастлив, как тогда, когда готовился к литургии в будний день. Он шел пешком в семинарию, входил в пустую церковь, смотрел на падавшие сквозь окно первые лучи зимнего солнца и радовался тихой, молчаливой встрече с алтарем, поправлял покровы, зажигал свечи… Он знал, что скоро начнут приходить люди — сослужащие священники, нервные дьяконы, хористы, сонные студенты, и он был к ним готов. Он часто говорит о том, как любит эти тихие утренние часы. Весь день, каждый день его одолевали телефонные звонки, визиты, проблемы. Но ранняя литургия была благословенным временем, проведенным в Царстве Небесном. Для него в этом было все — радование природе, возможность освободиться от повседневных забот, стояние у Креста, высшее счастье Причастия у алтаря, ибо именно здесь с самого раннего детства желал он находиться, отсюда он проповедовал Царство Божие, здесь он больше всего страдал и острее всего радовался. Почему страдал? Потому что здесь он особенно явственно ощущал неудовлетворительность, недостаточность своей жизни, своей деятельности, своей проповеди, ощущал несоизмеримость их с Царством Божиим, в котором он находился во время литургии и которое есть любовь, и мир, и благодарение.