Мойры сплели свои нити

Ифигения… доктор кашинской больницы Лариса Филатова дежурила свою смену. Но мысли ее вертелись вокруг наследства дяди Вани Мосина. Она планировала как можно скорее съездить к нотариусу на консультацию. Хотя пройдет еще немало месяцев, прежде чем она окончательно вступит в права наследства, следовало суетиться, не пускать все на самотек, как и в ситуации после гибели ее мужа. Их обоих – двух мужчин своей жизни – она не жалела. Наоборот! Она винила их в том, что из-за них приносила жертвы всю свою жизнь. Сделала аборт, который оставил ее бесплодной… Разве это не великая жертва для женщины? А все потому, что ее любовник дядя Ваня струсил, когда она все же призналась ему, запаниковал из-за жены, из-за страха огласки и принудил ее… А она ведь колебалась тогда – пожертвовать ли ребенком, первенцем, или родить, несмотря ни на что…

Бывший муж, хотя и сам врач-спасатель, на протяжении их супружества попрекал ее бесплодием, унижал, а когда она огрызалась, не церемонился, не проявлял ни жалости, ни сострадания, лупил ее без пощады под пьяную руку. И она терпела домашний ад – разве не жертва? Терпела не потому, что любила его, а потому, что они не могли развестись и разделить крохотную захламленную квартиру в хрущобе в Песках – оба сразу превратились бы в бомжей, вырученных денег не хватило бы на жилье для каждого. Поэтому они жили, отравляя друг другу существование оскорблениями и попреками. Годы она влачила жалкое, недостойное свободного человека существование. Разве то не великая жертва, достойная античной драмы?

Коза Амалфея… Если имелся в Чуриловской Аркадии хоть кто-то довольный судьбой – то это она – красотка дамасской породы. Ее уже подоили вечерком вручную аркадские пастухи – фермеры. Коза Амалфея жевала клок сена из кормушки. Страхи колодца остались давно позади, она уже и не помнила ничего… Ум козий, как девичий, короток. Коза, блея, радовалась ощущениям после дойки, вымя ее не болело, его не распирало жирное молоко. Если опустошенность – аналог блаженства и покоя, то именно коза Амалфея была близка к состоянию полного абсолютного счастья. Сено в ее кормушке пахло полынью и медом – горечь и сладость… Как и в реальной жизни – всего понемногу.