Мокрое волшебство

– Мы оставим морских коньков здесь, – сказал Ульфин, – они не могут жить на воздухе. Пошли.

Все спешились и поплыли вверх. По крайней мере, Ульфин и принцесса плыли и тянули за собой остальных, державшихся за руки. Почти сразу головы высунулись из воды, и компания оказалась на краю скалистого берега. Они вылезли на сушу и перешли – если прогулку тюленей можно назвать ходьбой – через невысокий вал, а потом нырнули в лежащее за ним озеро, не имеющее выхода к морю.

– Это Островод, – сказал Ульфин, когда они коснулись дна, – а вон и король.

Действительно, к ним направился кто-то величественный, в длинном одеянии.

– Но ведь это, – сказала принцесса, дрожа, – в точности похоже на наш сад дома, только поменьше.

– Здесь все устроено так, как велел пленный король, – ответил Ульфин. – Величество есть величество, с этим ничего не поделаешь.

Пленник подошел совсем близко и приветствовал гостей с королевской учтивостью.

– Мы хотели узнать, ваше величество, не могли бы вы давать нам уроки? – спросила Мавис.

Король что-то ответил, но что именно – принцесса не расслышала. Она в стороне разговаривала с Ульфином.

– Ульфин, этот пленный король – мой отец.

– Да, принцесса.

– И он меня не узнаёт…

– Все будет хорошо, – твердо сказал Ульфин.

– Ты знал?

– Да.

– Но люди твоей страны накажут тебя за то, что ты нас сюда привел. Если они поймут, что пленник – мой отец, и ты свел нас вместе, тебя убьют. Зачем ты это сделал, Ульфин?

– Потому что таково было твое желание, принцесса, – ответил он. – И я лучше умру за тебя, чем буду без тебя жить.

Глава одиннадцатая. Миротворец

Детям подумалось, что они никогда не видели лица добрее и осанки благородней, чем у профессора конхиологии, но морская принцесса не могла на него смотреть. Теперь она чувствовала то же, что чувствовала Мавис, когда Кэти ее не узнала, – страдание, когда знакомые любимые глаза глядят на тебя, как на чужую. Принцесса отвернулась и притворилась, что рассматривает листья живой изгороди из морских водорослей, пока Мавис и Фрэнсис договаривались о том, чтобы брать уроки конхиологии три дня в неделю, с двух до четырех.

– Вам лучше присоединиться к моему классу, – сказал профессор, – иначе учеба будет продвигаться хуже.

– Но мы хотим учиться, – сказала Мавис.

Профессор очень внимательно на нее посмотрел.

– В самом деле?

– Да. По крайней мере…

– Понятно, – перебил король. – Я все прекрасно понял. Я лишь профессор в изгнании, преподающий конхиологию юным чужестранцам, но сохранивший остатки многолетней мудрости. Я знаю, что я не тот, кем кажусь, и вы не те, кем кажетесь, а ваше желание изучить мой узкий предмет – неискреннее. Это лишь предлог, частично или полностью маскирующий другие цели. Разве не так, дитя мое?

Ответа не последовало. Вопрос был явно адресован принцессе. И она, должно быть, это почувствовала, потому что повернулась и сказала:

– Да, о мудрейший король.

– Я не король, – возразил профессор, – а скорее слабый ребенок, собирающий камешки на берегу бесконечного моря знаний.

– Ты король… – порывисто начала принцесса, но Ульфин перебил:

– Госпожа, госпожа! Ты все погубишь! Неужели ты не можешь держать себя в руках? Если ты и дальше будешь вести себя так неблагоразумно, я, несомненно, заплачу за это головой. Не то чтобы я хоть на минуту сожалел об оказанной тебе ничтожной услуге, но, если мне отрубят голову, ты останешься в чужой стране без друга, а я умру с печальным осознанием того, что больше не смогу тебе служить.

Все это Ульфин прошептал на ухо принцессе, пока профессор конхиологии смотрел на него с легким удивлением.

– Твой слуга, – заметил он, – явно красноречив, но говорит неразборчиво.

– Как и было задумано. – Ульфин внезапно переменил тон. – Послушайте, господин, мне кажется, вам все равно, что с вами станется.

– Абсолютно все равно, – ответил профессор.

– Но, полагаю, вам будет жаль, если с вашими новыми учениками случится беда?

– Да, – согласился профессор, и его взгляд остановился на Фрейе.

– Тогда, пожалуйста, направьте мощь своего ума на то, чтобы оставаться профессором. Не думайте ни о чем другом. От этого зависит гораздо больше, поверьте.

– Верить легко, – сказал профессор. – Значит, завтра в два?

И, молча поклонившись, он повернулся ко всем спиной и пошел через свой сад.

Задумчивая компания ехала домой на одолженных у морских пехотинцев скакунах. Никто не разговаривал, размышляя о странных словах Ульфина. Даже мальчик, меньше всего склоненный фантазировать, то есть, Бернард, невольно думал, что в странной с виду голове их нового друга сложился план, как помочь пленникам, к одному из которых он явно неравнодушен. Ульфин тоже молчал, и остальные невольно начали надеяться, что он вынашивает какие-то замыслы.

Они добрались до тюрьмы со множеством окон, отдали свои пропуска из листьев и снова вошли внутрь. Только когда узники оказались в кают-компании (вечер уже подходил к концу) Бернард заговорил о том, о чем думали все.

– Знаете, похоже, Ульфин хочет помочь нам бежать.

– Думаешь? – спросила Мавис. – Даже если он решил нам помочь, это будет не так-то просто.