Мономашич. Мстислав Великий

   — Василиса я, дочь Микулична. Приехала в Киев-град поглядеть на тебя, князь Владимир, да спросить про мужа своего, Ставра Гордятича. За что поточил его в поруб, вины не вызнав, а меня оставил на всём свете одну горе мыкать, да ещё и повелел имение мужа моего другому отдать. Ныне тебе, князь, за то бесчестье. И моя кровь на тебе!

Василиса рванула на груди расшитую сорочку. Ткань треснула, обнажая грудь. Владимир вскрикнул, вскакивая, и опомнившиеся отроки налетели, заламывая руки и отнимая уже нацелившийся нож.

Княгиня Анастасия глядела белыми от страха глазами. Бояре привстали с мест, чтоб лучше видеть. Владимир встретился взглядом с Василисой. В её серых глазах не было и тени страха — только гнев и гордость. Он кивнул отрокам:

   — Увести. Глаз не спускать!

Когда женщину увели, Мономах сел на место, велел чашнику наполнить кубок, глотнул вина. Но вся радость куда-то ушла, и до самого конца Владимир просидел смурной, не глядя ни на кого, и от этого боярам и гостям было не по себе, и пир завершился гораздо раньше обычного.

Было уже поздно, когда по слову князя отомкнули каморку, куда заперли Василису. Стояла кромешная темень, во мраке смутно белело пятно оконца и бледное лицо женщины — она сидела у стены, вжавшись в угол. Свеча чуть разогнала тьму, озарила бревенчатые стены, лавку, земляной пол. Дружинник-сторож вопросительно глянул на князя, тот отослал его прочь.

Василиса скривила губы, когда дружинник вышел:

   — Почто пришёл? Радоваться? Над бедой моей смеяться? Так смейся — твой верх ныне!

Владимир стоял и молчал.

   — Вот ты какая, жена Ставра, — промолвил он наконец. — Горда и умна. Признаюсь, провела меня — не верил я, что ты женщина. Да только сама не ведала, за кого просишь. Ставр — мне враг. Он в Нове Городе воду мутил.

   — Ты-то почём ведаешь? Новгород далеко, и не тебе о нём судить.

   — Я всей Русской земли царь.

   — Мне что с того? Вели воротить мне мужа. Нет мне жизни без него. Не пустишь — руки на себя наложу, с того света тебя достану. Ради мужа я на всё пойду.

   — Так-то уж и на всё?

   — А ты испытай меня, князь.

Женщина расправила плечи, глядя снизу вверх. Глаза сверкали во тьме, грудь вздымалась. Огонь, который в прошлом горел в нём самом и которого на склоне лет он не мог сыскать в молодой жене, опалил Мономаха. И он шагнул к женщине, притянул к себе и жадно поцеловал в губы...

Когда князь ушёл, Василиса долго лежала на лавке, глядя на огонь свечи. Прощаясь, Владимир произнёс только одно слово: «Завтра». Что принесёт завтра?

На другое утро Владимир Мономах спешно засобирался в Киев. Анастасия и бояре провожали его со двора. Немногие знали, что у князя долго горела свеча, молодая жена напрасно прождала мужа на ложе. Князь до рассвета сидел один, а едва рассвело, приказал седлать коней.

Василиса вышла на двор в мужских портах и вчерашнем полушубке. Соболья шапка надвинута на глаза. Под любопытными взглядами она прошла к своему коню. Валдис придержал стремя. Ни на кого не глядя, Василиса взобралась в седло, и дружина выехала из Вышгорода.

Мономах гнал коня, не жалея. До Киева было чуть более пятнадцати вёрст. Промчавшись берегом Днепра, ворвались в Золотые ворота и въехали на княжье подворье.

Навстречу выскочил дворский. Он не ждал князя так скоро, да без предупреждения. Спешившись, Владимир кивнул:

   — Привести из поруба Ставра. Немедля!

...Ставр уже начал думать, что в этом порубе ему суждено окончить свои дни. Кончилось лето, начиналась осень. Что будет потом? Не оставит ли его Мономах умирать, как Глеба Минского? Но однажды поутру отроки стали разбирать поруб. Бывшего сотского вытащили из ямы, сбили цепи, и его повели к красному крыльцу.

Ставр сразу узнал Владимира Мономаха. Тот стоял на ступенях крыльца. Рядом замер худощавый парень в надвинутой на глаза собольей шапке. Он был до того знаком, что Ставр не поверил своим глазам. Даже когда рядом обнаружился Жизномирич — и то ещё не верил. И лишь когда парень, всплеснув руками, ахнул и сорвал с головы шапку, охнул:

   — Василиса!

Она с визгом бросилась навстречу, прижалась, обхватив руками и повисая. Подхватив на руки, Ставр закружил её по двору, не обращая внимания на князя, дружинников и холопов.

   — Любый мой! Суженый! Родной! Нашла!

   — Василиса, это ты. — Всё ещё не веря, Ставр смотрел в милое лицо — и вдруг заметил: — А... а косы твои где?

Женщина тихой змеёй соскользнула с его рук.

   — А, — молвила еле слышно, опуская глаза, — косами я тебя из поруба вытащила.

Она отступила, отпуская его плечи, и Ставр уже почти разжал руки — но увидел за её спиной замершего на крыльце Владимира Мономаха, поймал его взгляд... И крепко обнял жену.

3

Осенью уехала в далёкую Данию, замуж за Кнута Лаварда, дочь Ингеборга. Уехала притихшая, встревоженная, опираясь дрожащей рукой на руку Кнутова рыцаря — назначенного на время пути жениха. Христина провожала её до самого Новгорода. Там она последний раз обняла дочь на причале, дождалась, пока датские корабли отчалят от берега и долго смотрела вслед из-под руки.