Monstrum Magnum

- Гости! Гости дорогие!

Антон вскочил, ужаснувшись мысли, что спал и, значит, был абсолютно беззащитен, в то время, как рядом, а может и прямо с ним творились неведомые сверхъестественные непотребства.

Первым делом Антон оглядел башню. В ней ничего не изменилось, только лампочка под мраморной совой оказалась разбита, и медведь с ослом поменялись инструментами. Антон подергал фигурки. Звери были вылеплены, покрыты глазурью и обожжены вместе с инструментами. И тем не менее медведь теперь держал виолончель, а осел с трудом обхватывал огромный контрабас. Криво усмехнувшись, Антон поставил игрушки на место.

И тут с площади рванул паровозный гудок, а следом вновь хозяйкин вопль:

- Гости дорогие! Приехали!

Антон бросился на улицу, где снова сиял жаркий безоблачный день.

Перед башней, по ступицы утопая в пыли, стоял поезд. Допотопный паровозик с пузатой трубой и три вагончика, вернее платформы, потому что все остальное было сломано, лишь металлические остовы бывших теплушек ржаво корежились над платформами. От этого транспортного безобразия направлялась к башне толпа гостей.

Впереди, тяжко ступая кирзовыми говнодавами, шла невероятных габаритов бабища. Ростом под два метра и соответствующей толщины, она была одета в вылинявший ситцевый сарафан, опускающийся до голенищ стоптанной кирзы. Вязаная кофта с засученными рукавами открывала чудовищные ляжки рук, белая в мелкий горошек косынка повязана по самые брови. Под мышкой бабища несла холеного разъевшегося кота. Кот, ничуть не смущаясь неудобством положения, пребывал в позе спящего сфинкса. Розовая хозяйка юлила вокруг, забегала то справа, то слева и непрерывно твердила свою коронную фразу.

Следом, влекомый собственной музыкой и лишь благодаря ей не падающий, тащился в дымину пьяный гармонист. Он во всю ширь растягивал меха и умудрялся на ходу наяривать что-то разудалое.

Дальше толпой валили гости. Их было много, Антон не сумел рассмотреть ничего, в памяти осталось ощущение потока - орущего, размахивающего руками, пестрого и одновременно почему-то серого. Может быть, потому, что никто в этой толпе не выделялся и не бросался в глаза.

Процессия прокатила мимо Антона и скрылась в башне. В ту же секунду оттуда хлынули звуки пьяной оргии. Разливалась гармошка, что-то иное голосила радиола, громко звенела посуда, невнятно гудели разговоры, перекрываемые выкриками то ли танцующих, то ли дерущихся. Путь в башню единственное место, где ему, по всей вероятности, не грозила серьезная опасность, теперь был закрыт.

"Какого черта! - Антона вдруг охватило бешенство. - Хозяйка сама поселила его в башне, на две недели отдала башню ему, а раз так, то нечего устраивать там бардаки! Но он им покажет!"

Антон развернулся и как на приступ ринулся в башню. Он не очень четко представлял, как именно и кому он будет "показывать", но "показывать" оказалось нечего и некому. В башне было пусто, прохладно и тихо, а приглушенные стеной звуки пьянки явно доносились снаружи - из склепа. Антон пробежал через раскаленную сковороду площади и нырнул в склеп. Пусто, прохладно, тихо. Ровный каменный пол - и никаких следов вчерашних могил. Шум и рев несутся из башни.

Антон остался в дверях склепа, бесцельно глядя на площадь. Та млела в пыльной неподвижности полудня. Здесь ничто не могло меняться, поэтому особенно дико было видеть утонувший в пыли железнодорожный состав. Председатель совхоза с усердием мимического актера шагал вдоль поезда, не двигаясь с места. Холеный кот, тот самый, которого несла приехавшая баба, вышел из-за башни и улегся в позе спящего сфинкса в тени вагонных колес.

Окружающий мир жил по своим неведомым законам, Антон видел, что не сумеет изменить в нем ничего. Он может кричать, плакать, лезть на кулаки, мир этого даже не заметит и по-прежнему будет творить свое мерзостное действо. А когда придет час, наигравшаяся нечисть расправится с самим Антоном, и все равно ничего вокруг не изменится.

Антону не стало страшно, бояться он уже устал. Вместо того пришло забытое с детства ощущение драки с бесконечно сильнейшим противником, когда забываешь о правилах и о собственной шкуре, когда остается единственная не мысль даже, а чувство: "меня ударили, а я - нет...". И стремишься только достать и вцепиться. Но во что вцепляться здесь?

- Ненавижу!.. - выдохнул Антон.

Дремлющий в тени кот вскочил, одним прыжком взлетел на платформу, выгнул спину и заплевался в сторону Антона. Поезд мягко дернул и, набирая ход, поехал с площади. Неожиданно он оказался очень длинным. Мимо Антона все быстрее и быстрее проплывали пассажирские и товарные вагоны, черные нефтяные цистерны, рестораны и рефрижераторы. Мелькали платформы со щебнем, полувагоны с брусом и досками, безоконные почтовые и красные пожарные вагоны. Скорость все нарастала, погромыхивание колес на стыках сменилось дробной стукотней. Проносились пузатые цементовозы, саморазгружающиеся тележки и снова целые серии товарных и пассажирских вагонов уже неразличимых в вихре.