Мост через огненную реку

Энтони вздрогнул и проснулся. Всхрапывали и шевелились лошади, легкий ветерок шуршал листвой, на пеньке по-прежнему стояли кружки. Единственное, что сохранилось от сна, так это выражение лица Теодора: генерал улыбался… Энтони тоже улыбнулся, завернулся в плащ и уснул мгновенно и на сей раз без сновидений.

До Трогармарка оставалось чуть меньше половины дневного перехода, когда они расположились на последний ночлег. Всю вторую половину дня Теодор ехал верхом и теперь хоть и устал, но быт чрезвычайно доволен. Они устроились перед маленьким уютным костерком, на котором Алан грел вино. Потом мальчик пошел спать, и друзья остались вдвоем: сидели, изредка перекидываясь словами, смотрели в огонь, потягивали вино…

– Балуетесь? – послышался знакомый голос, а через мгновение появился и его обладатель: Квентин Мойзель присел на корточки перед костром.

– Угощайся! – предложил ему Энтони.

– Да несерьезно как-то… – чуть смущенно сказал пограничник. – Вы уж не обижайтесь, но вино у нас одни бабы пьют. А кипятить его и они не додумались. Я лучше своего…

Он глотнул из фляжки.

– Да ты садись, – сказал Теодор.

Квентин уселся перед костром, скрестив ноги. Некоторое время все молчали.

– Я пришел сказать, – наконец, начал Квентин, – что дальше мы не пойдем. Проводили вас, и ладно, а в столице нам делать нечего.

– Жаль… – вздохнул Энтони. – Отпраздновали бы победу.

– Мы уж у себя отпразднуем. И так невесть сколько болтаемся без дела.

Мойзель замолчал, но не уходил, сидел, время от времени прикладываясь к фляжке.

– Солдаты-то справляются на границе? – поинтересовался Энтони, чтобы как-то поддержать разговор.

– Нет, – мотнул головой Мойзель. – Мы уж сами себя бережем. Граница – она и есть граница. Ну, а контрабанда там, или если скот из Трогармарка гонят – мы не препятствуем. Что нам, больше всех надо?

Как ни старался пограничник говорить безразлично, но голос его дрогнул от обиды.

– Не обижайся, Квентин, – примирительно сказал Энтони. – Ни мы, ни новый король в этом не виноваты. А с теми, кто виноват, мы рассчитались. Лучше скажи, если будут снова стражу собирать, вы с братьями пойдете служить?

– Даже и не знаю, – коснулся затылка извечным жестом Квентин. – Подумать надо…

– Раньше ведь служили?

– Раньше все по-другому было. Мы четверо служили, отец с младшими братьями коней гонял. А сейчас не так. Бати нет, старшой наш уехал в окружной город, торговлю там открыт. Он давно этого хотел, обратно не вернется. Теперь старший в семье – я, так что я не пойду. Дел много, коней на табунщиков не бросишь. Ну, а парни… Габриэль, наверное, пойдет, чего ему? Дома его никто особо не ждет, да и службу он любит… А о Лориане особый разговор…

– Почему никто не ждет? – удивленно поднял голову Гален, вглядываясь в Мойзеля. – Вы же сами смеялись, что, мол, отгулял, женили его…

– Потому что не ждет! – жестко ответил бывший сотник и замолчал.

– Квентин, – тихо спросил Энтони, – это на том пожаре? Пограничник кивнул.

– А твои? Ты прости, но я… – Бейсингем замолчал. Трудно задавать такие вопросы, но ему хотелось знать, уцелел ли кто-нибудь из тех четверых детишек, которыми сотник так гордился.

– Мои спаслись. Да мы, можно сказать, вовсе легко отделались. Батя у нас погиб… Они с братьями табун из огня выводили, у него лошадь споткнулась, и кони его затоптали… Да у Габи жена с сынишкой… А мои все целы. Девчонка старшая умерла, но это уже потом было…

Квентин не говорил, а ронял фразы, словно нехотя, через силу.

– Разве степной пожар так страшен? – спросил Гален. – Трава ведь большого жара не дает, это же не дерево… Разве что идет быстро…

– Смотря какая трава. У нас бывает, что взрослому мужику по грудь вымахивает. Ну, а на пастбищах так и есть, там огонь не опасный, другое плохо: кони со страху бесятся. Бегут, куда придется, не разбирая дороги, друг друга топчут. А если два табуна столкнутся, – страшное дело. Я как-то раз попал в грозу между двумя табунами – до сих пор не знаю, как жив остался. А так прорваться можно. Батя наш как увидел, что и спереди, и сзади горит, погнал коней прямо на огонь. Ничего, прошли, передние только ноги пообжигали, кое-кого пришлось прикончить, но табун цел остался…

Он снова глотнул агары, помолчал. Энтони и Теодор тоже притихли.

– Только ведь поселки-то у нас не в степи, – продолжал пограничник. – Одно только название, что степные. Они ближе к горам, там и прохладнее, и речек больше, мы возле речек селимся. Лес не лес, а вроде того – кусты, деревья, трава высокая… Там если загорится, то жар большой вымахнет, одно спасение – на коней да к горам, за дорогу, или в степь. А в этот раз отовсюду огонь шел: с гор, со степи – кругом, да еще ночью. Мужики с табунами, что были на пастбищах, те прорывались, а бабы с детишками… – он замолчал и махнул рукой.

– Но ведь твои-то спаслись? – спросил Теодор. – Значит, можно было?