С того дня, когда мы перестаем быть язычниками и становимся христианами, мы прекращаем «просто жить» и начинаем страдать, мучиться, изнемогать ото всего того, чем раньше утешались и упокаивались. То, что раньше казалось желанным и покойным, что развлекало и услаждало и все еще, по старой привычке, влечет к себе и манит, уже запретно, оно горчит, жжет, томит и вызывает тошноту; с ним приходится бороться, от него отбиваться. То, что казалось родным домом, становится оковами и сетью. Что увеселяло и расслабляло, теперь печалит и напрягает, что казалось нежным ароматом, оборачивается отвратительным зловонием. Что ободряло, давало стимул жить, как теперь открылось, было лишь «наркотиком», обманчивым, отравляющим зельем. Тот, кто казался другом и собратом, явился коварным, злонамеренным врагом. От того, что любили видеть и слышать, оказалось надо поскорее отворотиться и смотреть в другую сторону – туда, где до сей поры ничего не видели и не примечали. Стало нужно беречь и слух от чего-то близкого, такого родного, понятного и отчетливо слышимого и прислушиваться к тому, что всегда считали несуществующим, кажущимся.
Но оно-то, кажущееся, и явилось наиреальнейшей действительностью! И что пугало, от чего в страхе отворачивались, на том теперь надо сосредоточиться всем вниманием… Почему так?
Да потому, что человек, а с ним все: все дела его, все мысли, все чувства, весь мир вокруг – все «вывернулось наизнанку», «нутром наружу». Как если бы мои органы – все эти мои «вкусовые рецепторы», все эти вкушающие и усваивающие простую, грубую пищу, жующие и всасывающие прах мои внутренности – стали моей наружностью, а лицо, руки, мои глаза и уши втянулись внутрь и видели бы только мрак своего дебелого тела. Какой ужас! Какая бредовая фантасмагория! Сальвадор Дали! Но так и есть! То, что должно видеть мир Божий,– вернее, Бога, отражаемого в Его творении, видеть и трепетать, хвалить и славить,– все это обратилось внутрь, хвалит и славит лишь свое тяжелое, дебелое, ползающее по земле: свою сытость, свою похотливость и свою земную изобретательность. То, что предназначено лишь для самого грубого, для черной, самой низкой работы, вышло наружу, стало царствовать, стало давать советы, стало вождем, главой. Чрево, похоть, щекотание нервов – они стали нашими глазами, нашими ушами, нашей жизнью и нашим лицом.
Но все эти чувства нежны, тонки, как запахи полевых весенних
цветов. Так легко их утерять, спугнуть, перебить густо пахнущими парами,
несущимися от «египетских котлов с мясом»[21]. Долгая,
трудная борьба! Многие ли решатся вот так переболеть, перестрадать,
протиснуться
Решающая битва