Мудрость толпы

– Мне угрожает опасность, Огарок, а это значит, что всем моим друзьям она тоже угрожает. К счастью, у меня не так уж много друзей.

– Наверное, я вообще единственный.

– Вот именно. – Она запахнула обтрепанные занавески. – Именно поэтому тебе придется отправиться со мной.

– Мне… что?! Куда?

– Над деталями я еще не думала. Главное – не оставаться здесь. Поверь мне, я сама менее чем в восторге от этой перспективы.

– А как же моя сестра?

Вик сделала гримасу. Она всегда знала, что этот вопрос когда-то возникнет.

– Я же не могу ее оставить, – проговорил Огарок, чей голос становился все выше и выше, и в нем звучало все больше и больше паники. – То есть она ведь одна не справится, я не могу уйти без нее, я…

– Хорошо! – рявкнула Вик. – Зайдем за ней тоже. Но мы пойдем налегке, ты понял?

* * *

– Только помягче, – вполголоса сказал ей Огарок, подходя к двери. – Она легко пугается.

Он постучал: три медленных, тяжелых удара.

– Это я, – прошипел он в замочную скважину.

Нет ответа.

Он постучал снова. Три медленных, тяжелых удара.

– Это я!

– Пойдем, – шепотом сказала Вик.

Это нарушало все ее правила, и ей было не по себе. Ей было не по себе уже многие годы.

Огарок вытащил ключ, дрожащей рукой открыл замок, повернул ручку, и дверь со скрипом отворилась. За ней лежал маленький, пахнущий затхлостью коридорчик; обои отслаивались от покрытой пятнами плесени штукатурки.

– Со мной инквизитор Тойфель, – тихо проговорил Огарок, словно пытаясь убедить пугливую кошку спуститься с подоконника. Он шагнул в комнату, где мерцал тусклый огонек, и Вик последовала за ним. – Ты ведь помнишь инквизитора Тойфель, правда?

– Конечно, – ответил Пайк.

Он стоял в центре комнаты, сцепив за спиной руки. Словно ожидал их уже много часов.

Вик нечасто бывала застигнута абсолютно врасплох, и, тем не менее, ему это удавалось уже второй раз. Она повернулась: в коридоре маячили практики. Четверо, в черной одежде, с черными масками на лицах – как было прежде, до Великой Перемены.

– У меня такое чувство, будто вы ожидали увидеть здесь кого-то другого, – продолжал Пайк. – Могу только принести свои извинения. Пожалуйста, не вините мастера Огарка, он всего лишь выполнял свою работу. И выполнил ее чрезвычайно хорошо, должен добавить.

Вик уставилась на Огарка. Почему-то он больше не был так сильно похож на ее брата. И его глаза не были печальными – они были жесткими и расчетливыми. Примерно так она сама могла бы смотреть на заключенного перед тем, как начать задавать вопросы.

– Прости, – сказал он. Но вид у него был вовсе не виноватый.

Пайк наблюдал за ней. На его сожженном лице, как обычно, не отражалось никаких эмоций. Вик, как обычно, подумала о том, что скрывается за этой маской искалеченных нервов, искалеченных мускулов, искалеченной кожи, – есть ли там чувства, рвущиеся наружу, или у него действительно пустота внутри.

– Ткач хочет перемолвиться словом, – сказал он.

Вик сглотнула.

– Разве не ты – Ткач?

Пайк дернул уголком рта.

– Этот титул я позаимствовал у лучшего человека.

Он кивнул. Ее схватили сзади и напялили на голову мешок.

* * *

Она не знала, куда ее ведут. Не знала, кто за всем этим стоит. Она вообще больше не понимала, кто где стоит, не говоря уже о том, с кем полагается быть ей. Она не знала даже, за какое предательство, какой обман, какой секрет теперь расплачивается. И, вероятно, никогда не узнает. Тело найдут плавающим возле доков… Неудовлетворительный конец ее маленькой горькой истории.

Время от времени один из практиков вполголоса предупреждал: «Здесь ступеньки», или «Осторожно, не заденьте плечом», тоном вежливым и равнодушным, часто в сопровождении направляющего нажима или мягкого подталкивания. Но ничего грубого. Абсолютно никакого насилия.

Оно, без сомнения, ждет ее позже.

У них ушло некоторое время, чтобы добраться до цели. Достаточно, чтобы передумать кучу мыслей. Чтобы ощутить, как ноет бедро. Чтобы вслушаться в эхо собственного учащенного дыхания. Чтобы перебрать в голове все былые обманы, все предательства, совершенные ею и совершенные по отношению к ней. К тому времени, как они остановились, она уже собралась с духом. К тому времени, как с ее головы стянули мешок, она уже была готова ко всему.

Кроме того, что ее ожидало.

Она стояла перед собственной дверью.

Один из практиков аккуратно разгладил мешок, тщательно сложил и убрал в карман. Другой развязал ей руки. Они стояли перед дверью в ее маленькую квартирку. В каком-то смысле это было даже символично: столько страданий и треволнений – только для того, чтобы вернуться туда, откуда она стартовала.

Ее не принуждали войти. Но и не давали другого выбора.

Один повел рукой в сторону двери, словно капельдинер, проводящий знатную посетительницу к ее месту в театре:

– Пройдите внутрь, инквизитор, если вы не против.