Мы вышли рано, до зари

Симочка сделалась серьезной, подчеркнуто озабоченной.

— Плохо говорят, — сказала она серьезно и озабоченно.

Федор Иванович принял этот тон. Проутюжив свое лицо, начал слушать, записывая изредка то фамилию, то выражение, употребленное кем-то по отношению к нему, к Федору Ивановичу. Но даже и Симочка не могла сказать всего, что говорилось о Пирогове. Она не могла сказать — а об этом уже говорили открыто, — что декан все делает чужими руками: кафедрой руководит с помощью подставного лица — Иннокентия Семеновича Кологрива, курс лекций готовят ему лаборанты, а сам он только читает их, практические и семинарские занятия также ведет не сам Пирогов, а по преимуществу лаборанты. Под словом «лаборанты» все имели в виду, конечно, ее, Симочку. И поэтому ей было еще трудней решиться рассказать обо всем Федору Ивановичу. Она и не решилась, и была, конечно, права.

Нетрудно было с молодым лаборантом, хотя разговор с ним шел не на полную откровенность. Но такой откровенности и не требовалось. Федор Иванович спрашивал лаборанта об одном, лаборант же говорил о другом. Он хорошо понимал, что интересовало декана в первую очередь. И он в первую очередь говорил именно то, что интересовало декана, а не то, что декан спрашивал. Это, конечно, была дипломатия. Глядя плутовато-доверчивыми глазами на Пирогова, лаборант думал про себя: «Да спрашивайте же, Федор Иванович, все, что вам нужно, и я сделаю все, что смогу. Неужели я не заслужил еще вашего доверия?»

А Федор Иванович, слушая не то, о чем спрашивал, а как раз то, что ему нужно было, думал про себя так: «Нет, дорогой. Не хватало еще, чтобы я оказался с тобой в сговоре». И делал вид, что выслушивает лаборанта исключительно из вежливости, а также в силу своей деликатности. И вслух благодарил его совсем не за то, за что должен был благодарить.

Труднее пришлось с лаборантом старым. Чтобы вызвать его на откровенность — а эта молчаливая старая лиса знала побольше других, — нужен был навык, такой навык у Пирогова был. И старый лаборант в конце концов сообщил немало сведений, которые вполне удовлетворили жадное и мстительное любопытство Пирогова. Жадное и мстительное любопытство разбудили и распалили в Пирогове насильственно. Сами обстоятельства дела были виною этому.

Беседы со студентами не дали никаких результатов. Одни запирались, отмалчивались, другие вели себя вызывающе.

Это неприятно встревожило Федора Ивановича, но он успокоил себя тем, что надеялся выправить настроен не студентов с помощью общественного мнения.

Между всеми этими беседами к Федору Ивановичу входил кое-кто и без вызова, по какому-либо поводу, а то и без видимого повода. Среди этих людей были Дмитрий Еремеевич, секретарь партийного бюро, давний приятель Пирогова, доцент Сергей Васильевич Шулецкий, и. о. завкафедрой Иннокентий Семенович Кологрив. С ними разговор был совсем другого характера — то деловой, то так, на общие темы, а то и вовсе приятельский. Если заговаривали о событиях, то и о них говорили в общей форме, как о временной, хотя и очень неприятной болезни.

Словом, не прошло и недели, как Федор Иванович был в курсе всех дел, знал о событиях и людях, участвовавших в событиях, больше кого-либо другого на факультете. Собственно, он и должен, как руководитель, знать больше всех.

Когда вошел Шулецкий, Федор Иванович заканчивал беседу с Вилем Гвоздевым.

— Входи, Сергей Васильевич, не помешаешь. — Пирогов привстал из-за стола. — Так как же быть? — обратился он снова к Гвоздеву, когда Шулецкий поздоровался, присел на диван. — Как же быть? Вызывать отца или не вызывать? А? Между прочим, это зависит от тебя самого, Гвоздев.

— Если просьба моя имеет значение, — сказал Виль, — то я прошу вас не вызывать отца. Я в состоянии ответить за свои поступки сам.

— Ну что ж, не возражаю, — согласился Федор Иванович. — Да, кстати, — сказал он, открыв личное дело Гвоздева, — отец у тебя Степан Игнатьевич, верно? Откуда же это немецкое имя: «Виль»?

Гвоздев наклонил голову и промолчал.

— Ты пойми меня правильно, — сказал миролюбиво Федор Иванович. — К делу это не относится, я спрашиваю из простого любопытства.

Гвоздев продолжал молчать.

— Может, я обижаю тебя этим вопросом? — спросил Федор Иванович. — В таком случае прошу прощения.

— Аббревиатура, — не поднимая головы, ответил Гвоздев.

— Что, что? — переспросил Федор Иванович.

— Аббревиатура, — повторил Гвоздев.

Федор Иванович не сразу вспомнил, что это значит, и поэтому почувствовал себя неловко, но Шулецкий выручил его. Он быстро сообразил, из каких слов, а вернее — начальных букв сложилось имя Гвоздева.

— Владимир Ильич Ленин. Так, что ли, Гвоздев? — вмешался Шулецкий.

— Так, — ответил Виль.

— Вот видишь, — подхватил Федор Иванович, скрыв свою неловкость, — видишь, какое имя дали тебе родители, а ты вроде и забыл об этом. Забыл, какое имя носишь. Верно я говорю?