Мыши

Уже взявшись за дверную ручку, уходящий сказал напоследок быстрым шепотом:

– Подлецы всегда в выигрыше!

В вырезе двери, которую он затем открыл, неожиданно оказалась толпа, покорно внимающая возвышенно-страстному голосу:

– Лестницы должны стать светоносным элементом интерьера! При этом вектор будет направлен от демонстративного техницизма к образной грациозности форм!.. Наиболее радикально в этом смысле прозвучит холл первого этажа…

Взгляд пророка контуров нового мира случайно залетел в комнату и обреченно заметался в ловушке из незатейливых прямых углов. Спасаясь от этого зрелища, дизайнер-архитектор бросился дальше по коридору, увлекая за собой слушателей. Но увлек не всех. Отделившийся от прочих крепкий мужчина в сером костюме задержался и встал в косяке распахнутой двери. Это был директор института Прыгунов.

– Иван Алексеевич, Арнольд Андреевич, вы что тут сидите?-спросил он с откровенным подозрением в голосе.-Всем же сказали, что сегодня можно не приходить.

– Я на минутку, личные вещи забрать,-пробормотал тот, что собирался уйти (это его звали Иваном Алексеевичем), и поспешно протиснулся мимо серого костюма наружу.

– Ну а вы, господин Цаплин?-спросил Прыгунов, ступив внутрь помещения, но на всякий случай остановившись на благоразумном расстоянии от обезьяны.-Вы разве не читали приказ?

– Приказ о погублении науки,-криво усмехнулся названный Цаплиным.

– Не паникуйте. Вашу лабораторию временно переведут в другое помещение, только и всего.

– Вы меня обманываете. В газете ясно написали: "Институт идет с молотка". Это погубит отечественную генетику…

– А!-махнул рукой серый и вздохнул даже как будто с сожалением.-Все и без того уже за бугром.

– Не врите. Агаланов здесь, и даже Кловер еще здесь…

В двери появилось новое лицо. Это был один из тех, "с мобильниками", согласно социальной характеристике Ивана Алексеевича.

– Леньчик, я тебя потерял, ты где?

– Так… Дела были. Иду,-сказал Прыгунов.

Но тот уже увидел обезьяну.

– Какая зверюшка!

И пошутил, подойдя к столу и с развязным любопытством наклонясь над животным:

– Не плюшевая?

Внезапно обезьяна заорала так пронзительно, что любопытствующий вздрогнул и отшатнулся.

– Она что, психованная?

Обезьяна и в самом деле отчего-то очень расстроилась: прыгнула на руки к человеку, который держал ее поводок, и о котором мы уже знаем, что его зовут Арнольдом Андреевичем Цаплиным, и оттуда продолжала орать, озираясь и скаля зубы.

– Что это она?-повторил "мобильник", неприятно задетый таким поведением тупого животного.

– Очевидно, рефлекс профессора Инге-Вечтомова,-сказал ученый.

– Как это?

– Этой барышне привита чувствительность к чужим эмоциям,-объянил Цаплин, поглаживая обезьяну по спине, отчего та понемногу начала успокаиваться.-Так называемые генетические подвижные элементы… Впрочем, надо бы проще… Животное реагирует на постороннее биополе. Особенно болезненно воспринимает ненависть… дурные намерения…

"Мобильник" натужно засмеялся.

– Фуфло какое-то, товарищ ученый.

– Это наука,-тускло сказал тот, что с обезьяной.

– Значит, фуфло наука ваша.

Приятель обезьяны не отозвался и продолжал молча горбиться на стуле.

– Ладно, Леньчик, пошли,-сказал тот, что обозвал науку фуфлом, вернув своему голосу прежнюю сочную звучность.

Прыгунов поспешно направился следом, скороговоркой пообещав:

– Не волнуйтесь, Арнольд Андреевич, всё будет в порядке.

Цаплин услышал, как уже за дверью здоровый, жизнерадостный голос того, что с мобильником, сказал:

– Чего ты расшаркался перед этими мышами? Давай бегом отсюда, двинем скорей в "Империю", а то меня от этой тоски уже тошнит!..

– Расшаркался…-почти беззвучно повторил тот, что остался в комнате снова вдвоем с обезьяной,-перед… мышами…

Самое удивительное, что в этот момент он действительно увидел мышь. Не благородную лабораторную белую мышку, а настоящую дикую, серую. Она кралась вдоль плинтуса, делая временами короткие перебежки.

1.

Восемь месяцев спустя двое совершенно не связанных с описанными выше событиями братков: Александр Ялов по кличке Мотня и Матвей Чекунков по кличке Чекан – и не просто братков, а крутых (и попробуй кто-нибудь им в этом возразить!) – ехали на иномарке неразличимой принадлежности, но, разумеется, черного устрашающего цвета. Мотня и Чекан были бойцами бригады Коляна. Не того Коляна Груздя, которого менты замели в погонах полковника на тачке с депутатскими номерами, а Коляна Самары, который засушил уши Косого и носил с собой вроде амулетов.

Они возвращались с "разъяснительной работы": ездили выбивать должок с зажравшегося подпольного водочного фабриканта, и теперь обретались в хорошем настроении, гордые собой. Недолгого мужского разговора вполне хватило, чтобы щемила признал, кто в районе хозяин, и согласился выложить бабки. В знак, что зла на него не держат, Мотня и Чекан прихватили с собой в качестве сувениров две бутылки "Праздничной" и одну "Голубого топаза".

По дороге Мотня рассказывал свои любимые истории:

– …Аккумулятор сдох, падла. Гляжу: лоховская тачка стоит. Натурально, подъехал, фомкой поддел, аккумулятор приватизировал. Тут какой-то куль выскакивает…