Наступает мезозой

Платили ему, по-видимому, неплохо. Спрашивать о конкретных цифрах Лариса, разумеется, не осмеливалась, но и без расспросов было понятно, что первое впечатление, ещё в электричке, не обмануло её. Скромность скромностью, а деньги у Георга имеются. И причем, не только на ежедневные траты, а именно столько, чтобы о них можно было не думать. Свидетельствовали об этом многие его устоявшиеся привычки. Ездил Георг почти исключительно на такси, общественный транспорт презирал всей душой: людские консервы, не переношу, когда ко мне прижимается что-то потное. Утверждал, что в центре города вообще быстрее ходить пешком. Цветы покупал те, что нравятся, невзирая на цены. А все три кафе в тихих улочках, куда они заходили, хоть и не выделялись ничем среди других, подобных им заведений, однако сразу же давали понять, что – не для обычного посетителя. Лариса даже думать боялась, сколько там стоит не слишком роскошный ужин: вино из бутылки, которую официант обмахивает, прежде чем поставить на столик, легкие, с возвышенными названиями, затейливые салатики, необыкновенная зелень, соусы в фарфоровых соусничках, тарталетки, орехи, стружечки телесного сыра. Ну а кофе там подавали с такими крохотными пирожными, что на первых порах их было просто страшно брать в руки. Обходилось это, наверное, как минимум, в её месячную зарплату. Если уж банальная пепси-кола стоила раз в десять дороже, чем в киоске на улице.

Лариса всем этим искренне возмущалась. И её по-настоящему задевало, что Георг в ответ на самые уничижительные её тирады, произносимые, впрочем, вполголоса, чтобы не слышали официанты, лишь посмеивался, глядя, как она закипает, и снисходительно говорил, что ничего-ничего, денег хватит. Его это почему-то не волновало. Но однажды, когда Лариса буквально есть не хотела от распирающего её справедливого негодования: нет, представьте себе, чашечка кофе почти тридцать рублей!… – он как-то посерьезнел, что с ним бывало не часто, дождался паузы в клокочущем монологе, остановил продолжение взглядом, вздохнул, чуть прищурился и, положив вилочку на салфетку, коротко объяснил, что никакой обдираловки здесь в действительности не существует, платят они в пять раз дороже вовсе не за чашечку кофе, кофе здесь не при чем, кофе – это просто условность; платят они за то, чтобы в это кафе ходили только вполне определенные люди.

– Цены в данном случае не средство наживы. Цены – это барьер, который ограждает данное место от посторонних. Нечто вроде допуска на режимное предприятие. Вот посмотри…

Какие-то парень с девушкой именно в эту минуту заглянули в кафе, остановились у стойки и недоуменно воззрились на ценники. Кажется, они не верили своим глазам. Наконец, девушка фыркнула и высоко вздернула брови. Парень тоже закрутил головой, и они, слегка ошарашенные, направились к выходу.

– Видишь. Здесь не за кофе платят, а за спокойствие и комфорт.

Умом Лариса с ним до некоторой степени соглашалась, но в душе, тем не менее, оставался неприятный осадок. Жуткие числа на ярлыках как бы обесценивали и её тоже. Работаешь, работаешь, будто проклятая, горбатишься, прихватывая зачастую праздники и выходные, выслушиваешь замечания от Ребиндер, терпишь бестолковость девчонок, которые меняются чуть ли не каждые три месяца, а в итоге имеешь зарплату, которой тут недостаточно даже на скромный ужин. Нельзя же так. Теряешь к себе последнее уважение. И все же – здесь она пыталась быть честной сама с собой – приятно было оказаться по другую сторону баррикады, чувствовать себя победителем в том сражении, которое называется жизнью, хоть на вечер, но быть защищенной от всех неприятностей. И не то чтобы очень уж ей были нужны Ривьера или Гавайи, но смертельно надоело считать расходы с точностью до копейки, это ты себе можешь позволить, а это ты себе позволить не можешь; втискиваться по утрам в автобус; стиснутая, покачиваться в метро, действительно, как в консервах. А Кухтик, извините, сколько требует денег? А через пять лет он закончит школу – что дальше? А если институты к тому времени повсюду сделают платными? Иногда ночью проснешься, голова – как кочан набитый. Деньги для того и нужны, чтобы голова не была – как кочан.