Небо в кармане 2!

Я лежу, стараюсь не рассмеяться. Потому что прекрасно представляю последствия такого смеха — мне же больно будет!

Катанаева стоит, взгляд переводит с меня на Паньшина, с Паньшина на букет, с букета на корзину. Правда, пришла в себя очень быстро, надо отдать ей должное. И румянец с лица улетучился, словно его и не было.

— Вы не поможете? — обращается к Александру Карловичу и показывает ему на корзину.

— Конечно! — компаньон первым делом упавший стул поднимает, отставляет его в сторону, чтобы под ногами не путался.

И только после этого поднимает корзину. Судя по его покрасневшей и напрягшейся физиономии, корзина не лёгкая.

— Вот сюда поставьте, — указывает пальчиком фрейлина государыни-императрицы на прикроватную тумбочку.

Паньшин подчиняется, ставит корзину и отходит прочь, освобождая место Анне Алексеевне.

— Николай Дмитриевич и вы, Александр Карлович, примите от меня этот скромный дар, — как ни в чём не бывало начинает щебетать девушка.

— Благодарю, — вроде бы уже успокоился, поэтому отвечаю насколько можно учтиво.

— Что вы, это не обязанность, а порыв души и веление сердца, — ошарашивает меня Анна Алексеевна, учтиво кивает и тут же спохватывается, поворачивается к Паньшину. — Что же вы стоите? Доставайте немедленно всё. Вам сейчас нужны силы, а мне известно, насколько плохое питание в больницах.

Отчётливо слышно, как за дверью что-то возмущённое произносит врач явно в ответ, но внимание на это мы не обращаем.

Паньшин откидывает плетёную крышку с одной стороны. Достаёт сначала литровую бутыль молока, ставит её на уголок тумбочки, под букет. Потом с трудом вытаскивает запечённого гуся в пергаментной бумаге, хлеб. Места, куда всё это положить, нет, и он в растерянности замирает. Выручает Анна Алексеевна. Она расстилает на рядом стоящей кровати моё полотенце. На моё робкое возражение справедливо замечает:

— Новое дадут.

Александр Карлович сгружает на импровизированную скатёрку свою ношу и ныряет в корзину. В этот момент дверь предательски скрипит, мы все оборачиваемся…

То есть, оглядываются они оба, а я-то в горизонте, у меня режим постельный. И меня от входа сейчас просто так не увидишь, адвокат с Катанаевой весь обзор перекрыли. Я и сам новую гостью кое-как вижу в узкую щель между тумбочкой и пижамой Карловича.

— Это что вы тут делаете⁈ — восклицает вошедшая. И тут же гневно добавляет. — Я так и знала, чем он тут занимается!

— Сима⁉ — даёт «петуха» Паньшин и выпрямляется. Смотрит в полной растерянности на мою очередную гостью, хотя уже становится понятно, что это никакая не очередная гостья, а самая что ни на есть законная супруга моего компаньона. Потом оглядывается на меня, на Анну Алексеевну.

— Да входите же! — быстрее всех реагирует последняя, и приглашает нашу новую гостью проходить в палату. Непринуждённо между тем поясняет. — А я Николая Дмитриевича по указанию Её Императорского Величества проведываю. Поручено узнать о самочувствии его светлости и выразить восхищение геройским подвигом князя и его спутника, господина Паньшина. Вот подарок от императрицы распаковываем…

Сейчас не только Паньшин с супругой, но и я замираю. Такая честь нам оказана, еда из императорской кухни! Вот прямо слов нет. Есть не стану, всё воском залью и под стекло определю. Где-нибудь в холодном погребе. На память…

Да и кто её знает, эту взбалмошную Анну Александровну? От государыни эта передача или нет? Могла же придумать? Могла. А есть я это и впрямь не стану. Первым уж точно. И вторым тоже. Только после девушки, может быть. Как-то не по себе мне после её прихода стало…

Глава 17

А ведь симпатичная девица, думаю, всё есть, фигурка стройная, грудь красивая, да и ниже талии, наверное, всё так же замечательно выглядит и глаз радует, а почему же тогда по спине мурашки ледяные бегают? На уровне подсознания срабатывает неприятие. И что делать?

В этот момент удивительно к месту припомнилось недавнее возмущение доктора на утверждение Катанаевой о плохом питании в больнице.

И я иду на поводу у собственного подсознания, отказываюсь от угощения, ссылаюсь на недавнюю операцию, на диетический режим питания. Уверен, возмущённый врач меня поддержит в этом маленьком обмане, не выдаст. Да и не обман это, а забота о собственном здоровье! Глядя на меня и Александр Карлович что-то засомневался.

Как ни уговаривала нас девица испробовать на вкус жареную птицу, Паньшин отказался вслед за мной от угощения наотрез, сослался на якобы больной желудок и застарелую язву. Ещё и отшутился, мол, профессиональная болезнь адвокатов, потому что желчи в них много.

И всё это время Карлович то и дело на супругу косил глазом. Опасался, наверное, что она не так внимание к нему этой девицы понять может. Или к нам? Нет, наверное, всё-таки к нему, ведь он же именно её интересы в каком-то там судебном процессе представлял? Запутанное, я вам скажу, дело, все эти процессы, а у юриста точно морденция в пушку, иначе чего бы он так волновался по этому поводу…