Непристойные предложения

Первое смятение сменилось ощущением дискомфорта. Что-то неправильное происходит на Земле – если отбросить в сторону тот малозначительный факт, что солнце через год должно взорваться. Возможно, я в силу гуманитарного образования не до конца разбираюсь в действии аппаратуры, но не думаю, чтобы она вела себя так в нормальной ситуации.

До сих пор мне приятно было думать о планете как о готовом пойти ко дну океанском лайнере, а о себе самом – как о благородном капитане, который погибнет вместе с ним. Теперь же этот корабль начинает вести себя, как, скажем, кит.

Но я знаю, что мне делать. Я натаскаю в Зал Гаджетов побольше съестных припасов и буду спать прямо у антропометров. Сигнал тревоги длится обычно не меньше минуты, а то и двух. Я успею проснуться и запеленговать источник сигнала, прежде чем тот опять прервется. А потом прыгну в свой пузырь и полечу прямо туда. Проще простого.

Вот только не нравится мне все это.

17 мая 2190 г.

Мне ужасно стыдно – так, как может быть стыдно старику, который видел привидения на кладбище. Единственное, что хоть немного меня оправдывает – так это то, что в последнее время я очень много думаю о смерти. О предстоящем уничтожении Земли и всей Солнечной системы, о моей смерти, неизбежно вытекающей из этого, о смерти миллионов живых созданий всех видов, о смерти городов, которые человечество воздвигало на протяжении столетий… Вот если бы при этом еще не приходили на ум мысли о привидениях и прочей нечисти. Это все можно понять. Но все же мой страх был слишком уж иррационален.

Когда сигнал тревоги зазвучал снова, мне удалось определить местонахождение источника. Путь мой лежал в Аппалачи – горы на востоке североамериканского континента.

Стоило мне выбраться из пузыря и увидеть бледно-голубой туман, затянувшийся вход в пещеру, как все стало ясно. Тут-то мне и сделалось стыдно. Сквозь пелену тумана, плотнее с одной стороны, тоньше с другой, я разглядел несколько лежавших на полу пещеры тел. По меньшей мере одно из них было еще живо, иначе антропометр не улавливал бы следы мозговой активности в моменты, когда синий туман редел.

Осмотр окрестностей не выявил других входов в пещеру. Поэтому мне пришлось вернуться в музей за необходимым оборудованием. С его помощью я деактивировал бериллитовый туман у входа и смог наконец войти.

Внутреннее пространство пещеры, судя по всему, было неплохо обставлено и превращено во вполне комфортабельное убежище, но почти все это разнесло в клочья взрывом. Кто-то сумел раздобыть большое количество бериллита и даже аппаратуру управления, но не ознакомился должным образом с техникой безопасности. Бериллит – вещество капризное и не отличающееся особенной стабильностью. В общем, когда вылепленный кое-как экран у входа включили, он взорвался, хотя взвесь бериллита продолжала большую часть времени скрывать содержимое пещеры от антропометра.

У входа в пещеру лежали три фигуры – двое мужчин и женщина, все довольно молодые с виду. По сохранившимся на стенах изображениям и разбросанным взрывом статуэткам я понял, что эти люди принадлежали к одной из многочисленных религиозных сект – скорее всего, к адептам Огня Небесного. Когда за неделю до окончания Исхода Одобрители разорвали Кроикский Договор и объявили, что в соответствии с Одобрением Права на Жизнь даже тех, кто не согласен с означенным Одобрением, надлежит защитить от себя самих, эти люди бежали в горы. Судя по всему, им удавалось избежать обнаружения вплоть до отлета последнего из больших транспортов. А потом, справедливо рассудив (как и я), что по меньшей мере один разведывательный корабль обязательно вернется на Землю для последней инспекции, они решили укрыться от его антропометров с помощью единственной известной защиты – бериллита. Увы, они изучили его свойства недостаточно хорошо…

И тут в глубине пещеры шевельнулось еще одно тело. Еще одна молодая женщина!

Первое, что я испытал – это огромное потрясение от того факта, что она все еще жива.

Взрыв изуродовал нижнюю часть ее тела. Она сумела отползти от входа глубже в пещеру, где хранилась большая часть припасов и воды. Пока я топтался в нерешительности, пытаясь понять, слетать ли мне в ближайшую больницу за плазмой, медикаментами и перевязочными материалами, или везти в больницу ее саму, рискуя повредить тяжелораненой, она перевернулась на спину.

Оказывается, она прикрывала своим телом годовалого ребенка – возможно, опасаясь нового взрыва бериллита. И каким-то образом, несмотря на чудовищную боль, которой не могла не испытывать, она его кормила.

Я склонился над ними и осмотрел ребенка. Грязный, сплошь залитый кровью матери, он был, тем не менее, цел и невредим. Я взял его на руки и кивнул в ответ на безмолвный вопрос, застывший в глазах его матери.

– С ним все будет в порядке, – произнес я вслух.

Она чуть шевельнула головой в том, что могло бы стать ответным кивком, и застыла – теперь уже навсегда. Лихорадочно – я бы даже сказал, в отчаянии – осмотрел я ее. Пульс не прощупывался – сердце больше не билось.