Нет

И не успел развить мысль — в палате появился Блыш. Загорелый, сияющий застежками-молниями на новенькой кожаной куртке, Блыш шумно ввалился в палату и еще с порога объявил:

— Здравия желаю, Виктор Михайлович! Прилетел на шестую точку с документами и какими-то запчастями. Пока там разгружают и заправляют я — к вам! Главврач разрешил на десять минут. Засекаю время: на данный момент мы имеем — двенадцать сорок. Как дела?

— Какие у меня могут быть дела: лежу, сращиваю кости, вот начал немного ворочаться.

— Да, чтобы не забыть. Кравцов велел спросить: что вы думаете о перебазировании поближе к дому? Если «за», то Кравцов обещал нажать.

— Пусть не нажимает. Я против. Лечат меня хорошо, а время по одним часам идет и тут и там. Расскажи лучше, что у тебя нового.

— Все хорошо. Летаю. Каждый день стесываю резину.

— Об этом ты писал.

Виктор Михайлович поморщился.

— Как же так: ведешь работу и не знаешь подробностей?

— А что подробности, мое дело посадки шлепать и выдерживать режимы торможения. Даю по тридцать посадок в день. Кравцов доволен.

— На основном поле летаешь?

— На основном.

— На посадку с общего круга заходишь?

— С общего, — сказал Блыш и насторожился. Не уловив прямого осуждения в вопросах Хабарова, что-то он все-таки учуял…

— И после каждого приземления заруливаешь на новый старт?

— Почему? Если обстановка позволяет, диспетчер дает взлет с конвейера. Под конец пробега — щитки на подъем, газы до упора, и пошел на второй круг.

— Ясно. Ну и почем каждая посадка выходит?

— Не знаю, — смутившись, сказал Блыш, — я не спрашивал, как-то неудобно было.

— Ты думаешь, я твоими доходами интересуюсь? Я про время спрашиваю.

Блыш смутился еще больше:

— Вы сказали — почем… Я не понял. В среднем — шесть минут на круг получается.

— Фигово вы дело организовали, — сказал Хабаров. — Надо было перегнать машину на запасную точку. И летать не по кругу, а челноком: взлет, отворот вправо на шестьдесят градусов и сразу, как двести метров наберешь, разворот на посадку; сел с обратным курсом, натормозил, что задано, снова взлет, отворот и заход на посадку. Летать надо рано утром, когда никто не мешает. Тогда бы ты на каждую посадку не шесть минут воздуха наутюживал, а самое большее — три. Понял?

— Понял, конечно. Чего не понять?

— Вот и подскажи Кравцову, а то он, серьезными работами замороченный, не допер. И резиной поинтересуйся, выясни, что в нее напихали, для чего. Еще какие новости?

— Ребята просили передать вам привет, велели быстрей поправляться…

И снова, как в письме, Хабарова неприятно кольнуло всего то лишь одно словечко — «ребята». Вот уже и Бокуна, и Володина, и даже Збарского, и других стариков Блыш запросто именует ребятами. Одернуть? Решил — не стоит. Поинтересовался, чем занимается Бокун.

— Есть разговор, что через несколько дней будет готов прототип с велосипедным шасси. Бокун назначен на облет. А пока больше на бильярде играет. Собирается к вам. Говорил, как дорога подсохнет, поедет на машине…

— Скажи Бокуну, раз поедет, пусть привезет две-три коробки конфет. Только дорогих. Шикарных. Сам он плохо по этой части соображает, так пусть попросит Люду, жену Орлова, пусть объяснит — для Хабарова. Люда точно сработает, я на нее надеюсь. Чего смотришь? Праздник скоро — для девочек конфеты: Тамаре, Клавдии Георгиевне… — Подумал, сказал: — И еще пусть Болдин… ты Болдина знаешь?

— Бортинженера? Акимыча? Конечно! Мировой дед.

— Так вот, пусть Болдин раздобудет самолетную модельку на подставке-пепельнице. Только новую! Для главврача. И тоже пришлет с Бокуном.

— Виктор Михайлович, так, может, я сюда раньше Бокуна еще попаду?

— Тогда привези ты. Деньги на конфеты есть? Мне дорогие нужны.

— Найдем.

Вошла Тамара, недовольно покосилась на Блыша.

Хабаров и Блыш поговорили еще немного. Из слов Блыша нетрудно было понять, что дела у них в Центре идут нормально, все ребята живут дружно, в летной комнате начались споры, как покажет себя велосипедное шасси на первых полетах, и еще, что генерал Бородин, вероятно, решит совмещать обучение молодых испытателей с постоянной практикой прежде всего на больших машинах, вторыми пилотами…

Неожиданно в разговор вмешалась Тамара. Обращаясь к Блышу, но никак не называя его, сказала сухо:

— Мне кажется, вам пора. Сурен Тигранович разрешил десять минут, а прошло уже полчаса.

— Ох, какая ты, сестричка, строгая, — подмигнул Блыш. — Это ты Мишку Агаянца пугнула? Человек до сих пор заикается…

— Меня зовут Тамара Ивановна, может быть, это вам пригодится в будущем, а пока — будьте здоровы, всего хорошего!

Блыш торопливо распрощался и ушел, явно растерянный. Хабаров не вмешался в словесную перепалку, лежал посмеивался, а когда дверь за Блышом закрылась, сказал:

— Зря ты так строго, Тамарочка.

— А что он вас расстраивает? Думаете, не вижу? Прилетел… Расхвастался… Мы… у нас… летаем… Подумаешь, какой Чкалов нашелся…

— Молодой, не все еще понимает.

— А я, по-вашему, старая, да? Я понимаю, он не понимает?

— У тебя же специальность другая. Твоя должность нежная.