Нет пророка в своем отечестве

- Я рассчитываю, что вы согласитесь быть моим секундантом. У меня здесь никого нет, все меня ненавидят, и все преследуют.

- Да что вы!

- А между тем что я им сделал плохого? Трудился, как вол, стремясь улучшить хозяйство в округе. А деньги на читальню я ведь просто отрывал у себя из последнего. Чего я хотел, господин Людвик? Куда шел? К чему стремился?

Людвик счел уместным что-нибудь ответить, но все же смолчал.

- Посмотрите! - продолжал Вильк. - В других странах все дышит разумом, согласием и достатком: поднимается земледелие, поднимается промышленность, строятся фабрики, люди работают, читают, думают, - все стремятся к тому, что разумно и хорошо, славословят науку и труд. А что у нас?

Постепенно Вильк стал оживляться, и на лице его выступил румянец. Он говорил с жаром:

- У нас застой, зло и распущенность: лень и спесь в верхах, невежество в низах. Посмотрите только, кто у нас богат? кто счастлив? кто спокоен? Одни растрачивают жизнь по мелочам на гнусные и ничтожные прихоти, другие хоть и трудятся, да им за это плата лишь пот и слезы, потому что работать не умеют. Чего же я хотел? Стремился ли я к личной выгоде? Искал ли здесь, среди вас, счастья? Если я говорил вам всем: бросьте карты, вино, бильярд, праздность; если последний грош свой я вкладывал в читальню; если призывал: трудитесь, трудитесь, в науке будущее, в науке ваше благо, - то скажите, господин Людвик, разве мной двигала личная корысть? Вот гляньте сюда, - Вильк рывком распахнул окно и указал на мжинецкие поля, - видите, как зеленеют поля, как шумят колосья? Глядите! Всюду виден упорный труд. Вы помните, конечно, что Мжинек был в запустении, а теперь скажите, есть ли где еще подобная благодать? Я с гордостью говорю: это сделал я, и бога призываю в свидетели, что не для себя работал от зари до зари, не для себя проливал пот, идя за плугом. Для меня, ничтожного, хватило бы кринки молока и ломтя хлеба, но я хотел показать пример другим. О Людвик, я только хотел воодушевить и научить. Если бы мне помогали, вместо того чтобы мешать, то уже сегодня вся округа имела бы другой вид: закипела бы работа, возрастали бы достаток, спокойствие и счастье. Этого я хотел, и что же? Меньше всего меня огорчает, что ни от кого не слышал я слова благодарности, что не нашел я счастья, человек может работать и в печали. Не этого мне жаль! Но попади мне завтра утром пуля в лоб, и погибнет все, что я сделал. Я не жалуюсь вам, я только хочу, чтобы хоть один человек меня понял, стал лучше душой и разумней.

- Ах, дорогой друг! - со слезами воскликнул добрый Людвик. - Если б я это знал раньше, если б я это понимал!

- Так ты не выбросишь читальню на улицу? Будешь трудиться? Будешь учиться и учить других?

- Клянусь вам! О, последнюю копейку на книжки! Клянусь вам, я буду теперь другим человеком!

- Тогда обними меня и будь моим секундантом.

Людвик кинулся в объятия Вилька, а когда потом поднял голову, - право, это был другой человек. Глаза его горели таким огнем, как никогда раньше; он весь дрожал, и пламя воодушевления охватило все его существо.

Душа его пробудилась и рвалась к свету и развитию.

- Ах, почему же вы раньше так со мной не говорили? - восклицал он взволнованно. - Вы временами были так резки, так суровы!

Людвик и не подозревал, как верны и метки были его слова. Они во многом объясняли всеобщую неприязнь, которую вызвал Вильк. Да, да, Вильк бывал суров и резок!

Услышав этот мягкий упрек, он опустил голову и молчал. У каждого есть свои недостатки - это верно; но Вильк молчал, потому что не хотел оправдывать себя перед Людвиком тем, что у каждого есть свои недостатки. А оправдаться иначе он не мог.

В жизни ему часто не хватало терпимости к людям. Над этим стоит подумать. Вильк не умел ладить с людьми - в нем было слишком мало сдержанности и любви. Он воплощал в себе фанатизм прогресса.

Людвик остался у Вилька ждать Скоморницкого, секунданта Стрончека. Когда тот приехал, они договорились об условиях: дистанция двадцать шагов, при сближении стреляет первым кто хочет, но в восьми шагах обязательно. Кроме того, дабы после дуэли не подвергать преследованию ни противников, ни секундантов, было решено, что каждый из дуэлянтов будет иметь при себе письмо, свидетельствующее о самоубийстве.

До назначенного срока оставалось еще несколько дней. В эти дни Вильк работал, как и прежде, в поле; в свободные часы упражнялся в стрельбе, а вечерами приводил в порядок свои дела и писал письма. Вот еще несколько строк из его письма, написанного другу накануне поединка: