В Индии две религии практиковали вегетарианство. Одна из них – джайнизм, который был фанатичен в этом. Конечным результатом было то, что от джайнизма осталась лишь небольшая община. Монах-джайн даже не может выехать за пределы Индии, чтобы распространять свое учение, – потому что кто будет предоставлять ему вегетарианское питание? Он не может есть ничего невегетарианского, а большинство стран мира невегетарианские. Поэтому джайнизм остается привязанным к Индии. Лишь немногие – по-моему, два или три монаха-джайна, очень смелые люди – рискуя жизнью, добрались до Египта. Это единственный случай во всей истории, когда три монаха-джайна попытались установить контакт с внешним миром.
И мы знаем об этих трех джайнских монахах от Пифагора, потому что Пифагор путешествовал в Индию через Египет. Он встретил этих трех джайнских монахов в Египте – он называет их дзенософами. Это кажется очень подходящим названием для философа-джайна – дзенсоф.
Это не мог быть никто другой, потому что описание в точности соответствует монаху-джайну. Они были голые и ели только овощи и фрукты. Им было очень трудно доставать пищу каждый день, потому что они должны были просить милостыню – джайнский монах живет на подаяние. Иногда некоторые добрые люди чем-то их снабжали, потому что они говорили: «Мы не можем есть ничего другого». Так что есть только одно это упоминание, у Пифагора, что он встретил в Египте трех джайнских монахов. А так, джайны никогда не переступали границ Индии, потому что кто бы давал им пищу? Как бы они стали жить?
Буддисты также учили вегетарианству, но когда они пересекали границы Индии, все они становились невегетарианцами. Им приходилось, иначе было не выжить.
Небольшая часть индуистов, высшая каста, брамины, являются вегетарианцами – но не все брамины. Кашмирские брамины невегетарианцы, потому что они живут среди мусульман: девяносто два процента мусульман, восемь процентов индуистов. Им очень трудно выживать. Они должны находиться в определенной гармонии с обществом, в котором живут. Мусульмане составляют подавляющее большинство, и все зависит от них. Если мусульмане станут их бойкотировать, они погибнут.
В Бенгалии брамины не едят мяса, но они едят рыбу, потому что в Бенгалии трудно выжить без употребления рыбы. Рыба там – главная пища, рыба и рис. В Южной Индии брамины едят рыбу по той же причине: без рыбы еды будет недостаточно.
Поэтому я не могу сказать, что вегетарианство – это нечто универсально правильное. Я абсолютно нефанатичный человек. Я ни в чем не фанатик. Я стараюсь увидеть все аспекты дела, и я весьма либеральный человек, гуманист. Я не пытаюсь сделать какой-то принцип более ценным, чем само человечество.
Нет ничего превыше человека. Ничто не должно быть превыше человека.
Так что все эти понятия правильного и неправильного обусловлены социальными, климатическими условиями. Например, в Тибете… в священной книге тибетцев говорится, что мыться раз в год абсолютно необходимо. В Тибете даже это – трудная задача, и многие, должно быть, пытаются обойтись даже без этого одного раза.
В Индии человек дважды в день совершает омовения, а есть люди, которые совершают омовения по три раза каждый день. Я сам раньше омывался трижды в день. Когда один тибетский монах был у меня в гостях, он не мог поверить в это. Он сказал: «У тебя вся жизнь уходит на омовения! Утром, вечером и еще раз перед тем, как лечь спать – три раза! В Тибете одного раза в год достаточно».
Я сказал: «Я знаю», – потому что один из моих друзей, профессор, доктор Раджбали Пандей, занимался переводами с санскрита на тибетский язык. Он был знатоком тибетского и санскрита, так что это была его работа. И он поехал в Тибет. Я сказал ему – а он был брамином: «У вас будут трудности». И он был очень ортодоксальным брамином: рано утром, в пять часов, омовение в холодной воде, затем молитва, религиозный ритуал – и только после этого он мог выпить чашечку чая.
Он поехал и вернулся. Он пробыл в Тибете только один день, хотя на дорогу туда и обратно у него ушло три месяца, поскольку ему пришлось путешествовать верхом на лошади. Три месяца в пути ради одного только дня пребывания в Тибете!
– Что случилось? – спросил я его.
Он сказал:
– Даже одно омовение рано утром, в пять часов, было таким испытанием, что я решил, что лучше уеду поскорее, потому что не могу идти против своих правил. Мой отец перед смертью взял с меня обещание, что я буду неукоснительно соблюдать все правила моей семьи. Омовение в пять часов утра – это начало дня, а там так холодно, что можно умереть!