o 0a115616b968c99b

посмотрев на садящееся за Тибр солнце, вздохнул: «Интересно, что сегодня на ужин, а то я

проголодался».

- Ты всегда голодный, - Фрэнсис поцеловал темные локоны, - это потому, что ты растешь. А

на ужин, - отец поднял бровь, - я видел на кухне свиные щеки.

- Хорошо, - мальчик облизнулся, - с пастой. И печенье, наверное, - прибавил он. Ребенок

помолчал и вдруг спросил: «Папа, а почему ты чиновник?».

- Ну, - рассудительно заметил Франческо, - кому-то надо и в канцелярии сидеть, милый мой.

- Я бы хотел, - задумчиво сказал ребенок, - стать военным. Ну, или моряком. Чтобы у меня

была шпага, как у гвардейцев Его Святейшества.

- Ну, посмотрим, - усмехнулся Франческо, и, на мгновение, закрыв глаза, подумал: «Все,

после Рождества домой. Господи, неужели. Как раз этого Фокса с его сообщниками

арестуют, я Джону еще в начале лета все их планы отправил, в ноябре же они Палату

Лордов собрались взрывать? Да, в ноябре. А потом в Париже встречу нового человека,

посидим с ним, и домой, под Оксфорд".

- Папа, а ты что улыбаешься? – удивленно спросил Алессандро.

Франческо принюхался и сказал: «Потому что даже здесь, - он кивнул на мраморную

лестницу, что вела на второй этаж, в их комнаты, - пахнет едой. А я, дорогой мой сын, тоже

не отказался бы от пасты».

- Сначала берите ведра, - велела Полли, что стояла на пороге. «И переоденьтесь потом, в

опочивальне все чистое лежит, на кровати».

Уже совсем стемнело, когда Полли, войдя в спальню, наклонилась над столом, и,

прижавшись подбородком к плечу Фрэнсиса, тихо спросила: «Что ты с ним на улице делал,

он заснул за мгновение?».

Мужчина отложил перо, и, повернувшись, поцеловав ее в губы, ответил: «Сначала лодку

взяли на Тибре, потом в мяч играли, потом он целую миску пасты съел. Мне тоже, дорогая

моя, спать хочется».

Полли устроилась у мужа на коленях: «Донесения все готовы, остался только сеньор

Вискайно, ну, это завтра вечером уже. Его бумаги у тебя?».

- Его бумаги у меня уже третий день лежат, - усмехнулся Фрэнсис, - надо же было узнать,

какой дорогой он обычно ходит в свои комнаты, когда он туда возвращается, есть ли у него

охрана... Теперь все готово, Чезаре завтра вечером будет на месте, со своими людьми, тебе

останется только довести сеньора Себастьяна до той подворотни, дальше уж они сами».

- А он скажет? Ну, про то, где Белла? – озабоченно спросила Полли.

- Скажет, - тонкие губы мужа чуть улыбнулись. «У Чезаре все говорят. И про Беллу, и про

планы короля Филиппа в Нижних Землях – все, что мы хотели, то и скажет. Печать мы у него

заберем, - ограбление все-таки, образец его почерка у меня есть – все будет в порядке»

Фрэнсис вдохнул запах роз и шепнул жене на ухо: «Я тут подумал, и понял, что поспать я

еще успею».

- Неужели? – темная бровь шевельнулась. «А если я принесу из кладовой одну из тех

бутылок, что тебе из Орвието прислали?»

- Все равно не засну, - вздохнул Фрэнсис, прижавшись губами к смуглой шее,

расшнуровывая шелковый корсет. «Но вина ты мне все равно налей, - он тихо рассмеялся,

не отрываясь от темно-красного, сладкого соска. «И дверь запри».

Полли, подхватив юбки одной рукой, повернула ключ в высоких, золоченых дверях, и,

поставив бутылку на стол, опустилась на колени, рассыпав вокруг мягкие волосы.

- Я смотрю, - в больших, черных глазах женщины загорелись золотистые искорки, - у тебя тут

все уже готово, - она улыбнулась.

-А ты не смотри, дорогая моя, ты попробуй - Фрэнсис откинулся на спинку кресла и подумал:

«Полвека в этом году, ну, да ничего страшного, еще двоих или троих детей вырастить успею.

Господи, как же я ее люблю, Господи».

- Ну, все, - решительно сказал он, потом, усаживая Полли на стол, сбрасывая документы

вниз, - теперь я. И корсет оставь, - велел он. Он увидел, как падают ее юбки, и наклонил

голову, целуя ее туда, где все было жарким и покорным, чувствуя, как подается навстречу

ему знакомое до последнего уголка тело.

Потом она подставила ему губы, повернув голову, и сказала, задыхаясь: «Сегодня можно».

- Я помню, - отозвался Фрэнсис сквозь зубы, не в силах оторваться от нее. Полли вонзила

ногти в какую-то бумагу и, смяв ее – порвала в клочки.

- Надеюсь, - сказала она, наконец, - все еще стоя с раздвинутыми ногами, прижавшись

щекой к столу, - это не было что-то важное.

Фрэнсис рассмеялся, не выпуская из рук ее груди. «Зная тебя, любовь моя, я на этом столе

ничего важного не держу».

Потом Полли заснула, свернувшись в клубочек, держа его за руку, а Фрэнсис, и сам, зевая,

придвинул ее поближе, и тоже задремал, слушая перезвон полуночных колоколов на церквях

по соседству.

Утром он еще успел позаниматься с Алессандро латынью, и, спустившись на площадь,

вдохнув теплый, утренний, пахнущий цветами ветер, быстро пошел к Ватикану.

На столе в его кабинете уже лежали последние циркуляры из личной канцелярии Его

Святейшества, - гонцы разносили их сразу после заутрени.

Фрэнсис просмотрел документы и хмыкнул: «Смотри-ка, и действительно отца Джованни

канонизировать придется, цветы эти на месте его казни не вянут, не опадают, и больные там

какие-то даже излечиваются».