o 0a115616b968c99b

- Ничего, - Рубец поднялся, - на колу они все орут одинаково, Иван Исаевич, - что простые,

что непростые.

Князь ушел, а Болотников, оглядев грязный, в объедках стол, достав кинжал, попробовал его

на ногте и тихо сказал: «Ну, сие дело не мое, коли пока пани Марина сюда приедет, он и

голову свою сложит. Только перед этим он мне расскажет кое-что, конечно».

Царь Федор Борисович принял от Богдана Бельского запечатанную грамоту, и, быстро

просмотрев ее, вздернув черноволосую голову, сказал: «В монахи я постригаться не

собираюсь, так пусть ему, - юноша мотнул головой куда-то на юг, - и передадут».

Сэр Роберт, что стоял у окна усадьбы Годуновых, внезапно вспомнил изящный, четкий

почерк тещи: «Что Бельский и Годунов царя Ивана убили – в этом, дорогой мой зять,

сомнений нет. Борис Федорович меня ведь в Углич не только за тем отправил, чтобы потом,

если нужда придет, в смерти царевича обвинить, но и потому, что боялся – выпусти он меня

с Москвы, расскажу я, что на самом-то деле с Иваном случилось».

Он потом бросил письмо в камин их гостиной, еще там, в Копенгагене, и, подождав, пока

бумага не рассыплется в черные, легкие хлопья, - поворошил их кочергой.

Роберт посмотрел на юношу, - тот стоял, выпрямившись, в парчовом, богатом кафтане и на

его белых щеках горели красные пятна.

- Совсем мальчик, - вдруг, горько подумал Роберт. «Как это он сказал, когда с похорон отца

вернулся: «Я ведь и не думал, Роман Михайлович, что так быстро придется царский венец

надевать. Справлюсь ли, один Господь ведает».

Роберт искоса посмотрел на обрюзгшее, тяжелое лицо Бельского, и, разозлившись, сказал

себе: «То отец, а то сын. Федор не виноват, что Борис Годунов по трупам на ступени трона

взобрался».

Когда Богдан Яковлевич ушел, Роберт тихо сказал: «Ваше величество, давайте я вас

сегодня ночью из Москвы вывезу. Правда, коли вы, законный царь, в Ярославле окажетесь,

там легче будет народное ополчение собирать, чтобы самозванца отсюда выбить. Помните

же, рассказывал я вам – так многие монархи делали, стыдного в этом нет ничего».

Федор вздохнул, и, перекрестившись, сказал: «Пойду к матушке и Ксении, велю им

складываться, а вы, Роман Михайлович, найдите дядю моего – пусть возок готовят, самый

невидный».

- Хорошо, - подумал сэр Роберт, проводив глазами царя, - вроде тихо на улицах, народ не

проспался еще. Нам бы до Лавры доехать, там все легче будет.

Он прошел к себе в комнаты – Энни сидела у окна, грустно глядя на улицу. «Батюшка! –

обрадовалась девочка, - а мама с ее высочеством и матерью царя, читает им. А когда нам

на улицу можно будет выйти, а то скучно тут, - девочка потерлась головой о руку отца.

- Да мы сегодня ночью и уедем, милая, - улыбнулся сэр Роберт. «Ты вот что, пока матушка

занята – сложи вещи – много не бери, только самое простое».

Энни кивнула и серьезно сказала: «У меня кинжал есть, его величество мне подарил, как

еще в Кремле были. Смотри, - она порылась в своем сундучке, и показала отцу маленький

дамасский клинок.

- Ну, его тоже уложи, - велел сэр Роберт, и, присев, глядя в серые глаза, сказал: «Мне сейчас

надо уйти, милая, но я вернусь, скоро».

- Обещаешь? – Энни вдруг обняла его за шею, - сильно.

- Обещаю, - ответил сэр Роберт.

Выйдя из усадьбы Годуновых, он мимолетно подумал: «Может, стоило бы Энни отправить?

Нет, нет, она Москву плохо знает, заблудилась бы еще. Да я и быстро, вниз по ручью и

обратно».

Зеленоватые, томные сумерки царили над городом, звонили колокола церквей, и Роберт,

пробираясь по чуть подгнившим мосткам, что были положены вдоль ручья, подумал:

«Хорошо на Москве. Ну, дай Бог, и успокоится все вскоре. Хотя, - он невольно вздохнул, -

сколько у нас там Йорки с Ланкастерами враждовали? Долго. Даже предку моему кто-то из

них голову отрубил, уж и не вспомню сейчас – кто».

Он усмехнулся, и, увидел ниже по течению ручья кабак – деревянная, изящная галерея была

переброшена с одного берега на другой, и Роберт, остановившись на мгновение,

полюбовался ей.

- Ох, Теодор, Теодор, - пробормотал он, - так вот что ты прошлой осенью строил, еще шутил,

что, мол, отвык топор в руках держать.

Целовальник, - низенький, с чуть заметной сединой, дремал за стойкой. Роберт с порога

заметил, что один глаз у мужчины приоткрыт.

- До Немецкой слободы путь неблизкий, - заметил целовальник, так и не открывая второй

глаз, - да и опасно нынче на улице.

- Ничего, - ответил Роберт, - с пищалью и саблей не страшно, мил человек.

- Никифор Григорьевич меня зовут, - буркнул целовальник, и, не спрашивая, налил Роберту

стакан водки. «Он мне вас описывал, боярин, вы пейте, я его позову».

Федор приоткрыл пестрядинную занавеску, и, кивнув головой наверх, велел: «Пойдем».

Маленькое окошко выходило прямо на ручей, и Воронцов-Вельяминов улыбнулся: «Если тут

кто-то появится, легко выпрыгнуть будет. Да и Москву я всю еще мальчишкой обегал, уйду от

них. Что там у вас?».

Выслушав зятя, Федор удобно устроился на лавке и задумался.

- Хорошо, - наконец сказал он. «Ты вот что, - Марью Григорьевну и Ксению в Ярославль не

тащи, в Лавре оставь. Я, как Шуйского дождусь, сам их оттуда заберу, и на Волгу привезу. Ну