О доблестном рыцаре Гае Гисборне

Голова загудела, а сердце неприятно стиснули невидимые пальцы. Похоже, принц бросил его в самый ад. Все предыдущие статьи его обязанностей можно было пропустить, все укладывается в эти заключительные слова: обязан поддерживать мир в графстве и принимать первые меры к подавлению беспорядков и мятежей.

А здесь и кроется самое опасное: где провести грань между простым недовольством, выкриками и угрозами, даже отказами платить налоги и началом беспорядков?

Хильд объехал все ближайшие деревни, представил Гаю сорок мужчин, но семерых Гай забраковал, больно покорный и боязливый вид, мало мужского достоинства, из оставшихся велел выбрать по жребию двенадцать человек.

К его тайному удовольствию, ни один не отказался стать судьей барона Тошильдера и его людей. На его родине все было бы наоборот: из сорока разве что один-два виллана решились бы выступить против господ, но здесь потомки викингов, они все и сейчас свободные люди, как их отцы-прадеды.

Хильд снова и снова напоминал Гаю, что присяжные должны постоянно проживать в данной местности, иметь недвижимость и быть мужского пола. Голосование тайное, приговор объявляется ночью, чтобы присяжные не видели лица жертвы и не могли над ним сжалиться…

— Потому, — сказал он, рисуясь ученостью, — богиню правосудия Фемиду изображают с завязанными глазами.

— Какая еще богиня? — спросил Гай грозно. — У нас один Господь, а святая Дева — не богиня, а только мать Иисуса.

Хильд торопливо поклонился:

— Прошу прощения, ваша милость! Я хотел сказать, что у варварских народов, куда мы принесли свет истинного учения, была такая. Ведала судом.

— Женщина?

— Точно, ваша милость, — подтвердил Хильд. — Еще и красивая.

— Совсем одурели, — сказал Гай. — То-то мы со своей верой и смахнули таких богов и богинь, как пыль с могильной плиты… Ладно, забудь, а я никому не скажу, что ты тайком поклоняешься языческим идолам.

Хильд вскричал испуганно:

— Да не поклоняюсь я, ваша милость! Просто ученостью хвастаюсь! Вот как вы подвигами.

— Я разве хвастаюсь? — спросил Гай.

— Ну, самую малость…

— В чем же?

— Как вы в Палестине всех раскидывали десятками…

Гай нахмурился.

— Ничего я такого не говорил. А ты не придумывай, чтобы шкуру свою поганую спасти! А то буду ловить на слове и всякий раз дознаваться, когда я такое сказал! Мне надо учиться быть допытливым. Недаром ж подвалы оснащены так знатно…

Хильд поклонился, пролепетал, что все осознал и больше не будет, метнулся в угол и примчался на цыпочках, как цирковой медведь, изображающий женщину, с толстой книгой в обеих руках.

— Ваша милость! — сказал он преданно. — Я тут перерыл для вашего блага и благополучия все хроники и документы по законотворчеству! Как интересно… В общем, надо попробовать досудебное урегулирование в форме сделки о признании вины.

— Это как? — спросил Гай с недоверием, но сердце трусливо трепыхнулось в надежде избегнуть приближающихся неприятностей. — Можно без суда?

— Очень просто, — заявил Хильд победно. — Я же молодец, я все разузнал, все перепроверил!

Гай сказал в жадном нетерпении:

— Ну-ну, ближе к делу.

— Так вот, — продолжил Хильд. — Суть в том, что обвиняемый признает себя виновным в совершении менее тяжкого преступления, чем вы ему вменяете, а в обмен на это вы порекомендуете суду присяжных назначить более мягкое наказание. Понимаете?

— С трудом, — признался Гай. — Мои руки больше привыкли к тяжести меча, а не гусиного пера, да и голова хорошо работает только насчет того, как лучше захватить крепость или оборонять замок… Но я поговорю с баронетами…

— Может, — сказал Хильд, — сперва с крестьянами?

Гай покачал головой.

— Что толку, если эти спесивцы не согласятся? С крестьянами я договорюсь быстрее.

Он спустился в подвал, в ближайшей ко входу камере лежит на охапке прелой соломы Дарси Такерд, оруженосец, присланный из другого конца Англии, чтобы барон Тошильдер выучил его на рыцаря и научил манерам благородного человека.

Дарси при виде входящего шерифа приподнялся и сел, глядя на него исподлобья. Гай поколебался, вряд ли с этим получится, лучше бы начать с его напарника, но сказал на всякий случай спокойным и холодным голосом:

— Встать, когда перед тобой рыцарь.

К его удивлению и тайному удовлетворению, заключенный не просто встал, а вскочил и замер неподвижно, глядя в жестокое лицо крестоносца.

— Ты будешь обвинен в нападении на должностное лицо, — произнес Гай холодно. — На шерифа, который олицетворяет собой королевскую власть и принца Джона лично. Такое карается смертью. Что скажешь?

Тот пролепетал, вздрагивая всем телом:

— Но я… дворянин… мой отец… граф Эдмонд Бесстрашный!

— И что? — спросил Гай брезгливо. — Я тоже дворянин. И с королем Ричардом мы в походе ночью укрывались одним плащом… Боюсь, теперь твое происхождение не поможет. Хотя, конечно, тебя не повесят, как простого крестьянина, но когда отрубят голову… это тоже вроде бы не совсем радостно.

Он видел, как тот вздрогнул всем телом, глаза округлились в ужасе, а лицо стало белее мрамора.

— Но это, — пролепетал он, — просто ошибка!

— В чем?