Одесский листок сообщает

– Честь имею!

Глава 15 Германский ответ

Так питерец обзавелся персональным охранником. Отныне он ходил по городу в сопровождении добродушного гиганта.

Гаврила Бойсябога, городовой бляха номер 867, возвышался над толпой на целую голову. Одесситы любили великана и приветствовали его с душой. Тень этого расположения падала и на Лыкова. Теперь ему тоже все улыбались…

Алексей Николаевич посетил анатомический покой и осмотрел тело застреленного террориста. Восемнадцать лет было парню! А он уже шел с револьвером и бомбой убивать людей.

Петр Гнатюк оказался крестьянином Подольской губернии. Судя по отметкам в паспорте, в Одессу он приехал из Киева. Люди Черкасова телеграфировали туда и выяснили, что парубок непростой.

В Киеве он сошелся с так называемыми моторными хлопцами – бандитами с окраин, преимущественно из Соломенки и Шулявки.

Засветился при налетах и бежал сюда, якобы к отцу на заработки. Работы за три месяца так и не нашел, зато спелся с местными боевиками. Старик не мог сказать ничего ценного ни про сына, ни про его приятелей. Он только молча плакал и крестился.

Стражник Белый отлеживался в своем домике у переезда. Лыков навестил его, принес десять фунтов дорогого китайского чая. Гость поблагодарил служивого за храбрость и расспросил про бой на Жеваховой горе. Пантелеймон оказался одного возраста с Гнатюком-старшим, но он был совсем другой человек. Твердый, уверенный, как говорится, на своем месте. Стражник бодрился, что рана легкая и скоро заживет; вот только жалко коня.

Белый подтвердил: боевики шли вчетвером и трое успели сбежать. Это была плохая новость. Люди получили заказ, у них фотокарточка Лыкова. Можно было ожидать нападения в любой момент. Азвестопуло на всякий случай тоже присоединился к конвою. Теперь полицейские везде ходили втроем и держались настороже.

Так минуло несколько дней. На очередном совещании Черкасов доложил: нервы у деловых кончились! В Картамышевских банях собрались атаманы главных банд Молдаванки и Романовки – притом что они враждовали друг с другом. Атаманы постановили: Степка Херсонский не из Одессы, он приезжий. А значит, деловик второго сорта. У него нет никакого права доставлять столько неудобств настоящим одесситам. Или пусть убирается прочь, или уркаганы гонят его из своего круга. Со всеми вытекающими последствиями.

– Я же говорил: еще день-два – и кончено, – обрадовался новостям командированный. – Господа! Надо усилить давление на уголовную среду. Пусть совсем скиснут. Где у нас давно не было облав?

– У меня сигнал насчет гостиницы «Марсель», – заявил Черкасов. – Это на Тираспольской улице, четыре. Содержатель – димирский мещанин Янкель Голубчик.

– А о чем сигнал? – поинтересовался полицмейстер.

– Там не гостиница, а притон разврата. У Голубчика в обслуге такие девки, что вся Одесса слетается как мухи на мед. И сам Янкель не просто так пыхтит. Он балабус… в смысле, хозяин трех притонов в Воронцовке и на Дальних Мельницах. Очень влиятельный среди жулья человек.

– Отлично, – влез Челебидаки. – Готовьте постановление градоначальника о закрытии гостиницы на время действия в Одессе положения об усиленной охране. Бегом несите! Я так же бегом подпишу его у Набокова. А в разговоре с жидом укажите: на самом деле мы наказываем его не из-за девок, а из-за того, что потакал Балуце.

– А если он не потакал? – изумился начальник сыскного отделения. – У меня таких сведений нет.

– Пустяк, – хладнокровно ответил чиновник особых поручений. – Скажите, что есть. Агентурные. Давай, мол, Янкель, докажи, что это не так. Ежели он столь влиятельный, то пускай повлияет. В нужном для нас ключе.

И все согласились с коллежским асессором. В самом деле, чего жалеть всяких голубчиков? Договорились заново прошерстить криминальные окраины. Врываться, будить, требовать документы, обыскивать притоны, таскать на опознание. И всем говорить: благодарите Степку Херсонского. Теперь с вас не слезем – приказ самого Столыпина. Удостоился, тварь, такой чести за изуверство: правительство терпеть его больше не станет, пока не вздернут, не успокоятся.

Все повеселели. Чувствовалось, что Балуце действительно скоро конец. Лыков уедет домой, Азвестопуло сразу излечится от нервных болезней, и одесская полиция вздохнет с облегчением…

Алексей Николаевич сильно тосковал по дому, по своей библиотеке, по Ольге и по серой высокомерной Неве. Шел уже третий месяц дознания. Давно отцвели акации, камса на рынке сменилась камбалой. Сыщик устал от непонятного одесского языка, веселая живописная толпа на улицах стала его раздражать. Пора, пора в Петербург.