Одиночество в сети. Возвращение к началу

Анника влюбилась в Лукаша. И вся очень взволнована, потому что боится. Потому что он сильно старше ее, потому что он такой хороший, потому что он нежный, заботливый, потому что это так внезапно, и она так неожиданно поддалась этому, хотя у нее пока еще не прошли следы «ожога от последней влюбленности».

– Вы, поляки, все такие? – спросила Анника.

– Нет!

– Я так и думала. Значит, он единственный!

– Нет. Я знаю еще одного такого…

Обе разразились смехом. А потом Анника сказала, что все благодаря ей, Наде, потому что это она взяла ее на обед с Лукашем и там, в ресторане, «все и началось».

А Надя не могла вспомнить, когда это было. Не представляла также, что может значить «и там все началось». Лично у нее это «все» начиналось много раз, во многих местах, а потому она уверена, что это еще не «все», потому что «все» постоянно начинается.

В четверг вечером, когда она обрабатывала плиту из песчаника, рядом с ней на полу сидела Карина. Надя смешивала строительный раствор в нескольких жестяных тазах, добавляла красители и пыталась получить подходящие оттенки.

– У тебя какие-то проблемы? – спросила Карина.

Надя посмотрела на нее, подняла руки, как дирижер перед оркестром, и они хором воскликнули:

– Потому что у женщины всегда есть проблемы. Иначе она не женщина!

В приюте в Кигали работала и жила Иммакюле, пухлая негритянка неопределенного возраста. Она была и поварихой, и медсестрой, и уборщицей. Она всегда улыбалась, подбадривала своим оптимизмом, заботилась обо всех, дети ее обожали. Она единственная из всей семьи выжила в резне в 1994 году. Возвращалась с ведрами воды, когда на деревню напали хуту. Под ударами их мачете погибли ее муж, две дочери и родители, у которых они жили. После этой трагедии она бежала в Танзанию, но через несколько лет вернулась в Руанду. Она работала в приюте Карины и Алекса с первого дня. Поначалу за крышу над головой и еду.

Завидев ее или Карину, или любую другую женщину даже не грустной, а просто задумчивой, то есть не улыбающейся, Иммакюле обычно спрашивала:

– У тебя какие-то проблемы? – И не дождавшись ответа, сама себе отвечала: – Конечно есть, у женщины всегда есть проблемы. Иначе она не женщина! – А потом взрывалась заразительным смехом.

Когда под сводами Президиума затихло эхо, Карина спросила:

– Тебе не кажется, что мы выглядим глуповато?

– Если так, то ты больше, чем я, потому что у тебя есть докторская степень, – игриво заметила она.

Но проблемы у нее на самом деле были, причем реальные, и о них она рассказала Карине: что хотела бы слетать с этим своим беспокойством в Польшу. В воскресенье. На два дня, не больше, а в среду уже была бы в Президиуме.

– Тогда лети. Ты и так долго без него держалась. Какой мне от тебя тут толк, если ты такая грустная, – ответила Карина.

Она выбрала послеобеденный рейс «Люфтганза». Субботу провела за компьютером, готовя расчеты для Алекса. Они без проблем получили в Берлине «второй транш» финансирования проекта, и Алекс решил, что они потратят «как можно больше денег в кратчайшие сроки». Она не хотела думать об этом в Познани. Ни о чем, связанном с Президиумом, она не хотела там думать.

Последние расчеты отослала Алексу около полудня в воскресенье. Собрала небольшую сумку в ручную кладь. В аэропорт поехала пригородным поездом, делавшим остановку под землей рядом с отелем.

Книги в дорогу не брала, зато еще в отеле скачала в формате Kindle несколько еженедельников. Польский выпуск Newsweek, немецкий Spiegel и российскую «Литературную газету». Предпочитала получать информацию о мире из разных источников. Как правило, знакомилась с противоположными взглядами на одну и ту же тему.

Попыталась читать в самолете, но не смогла сосредоточиться. Чувствовала волнение, беспокойство, напряжение и с нетерпением ждала того момента, когда стюардессы начнут разносить вино.

Якуб не знал, что сегодня они заснут вместе, хотя, скорее всего, не заснут. Сначала они будут заниматься любовью до рассвета, а затем – так она решила – расскажет ему о подслушанном разговоре Алекса с его тетей Аней, о встрече с Кристианой в институте, а также о том, что она увидела на экране компьютера на стойке регистрации отеля Relais Bosquet в Париже.

Всю неделю звучали в ее голове слова Игнация: «Предупреждаю тебя, Надя, все это зря». А потом и другие его слова, о ее отце: «Он бы так не смог». Она тоже не сможет, не сможет сдержаться. Не хочет, чтобы кто-нибудь когда-нибудь – а ведь бывает и такое – рассказал ему про то, о чем она знает теперь. Она сама ему расскажет. Ведь он знает, что она любит его, что он для нее самый важный. Спокойно все это скажет ему, не давая оценок. Разве что будет не на стороне его матери, и попросит, чтобы он их познакомил. Как можно скорее.

Решение о поездке в Познань она приняла в четверг утром, не хотела откладывать разговор до своего возвращения в ноябре. Слишком крепко эта тема засела в ее голове. Если бы она могла, полетела бы к нему уже после разговора с дядей. Но выдержала до четверга. Вечером Карина дала ей согласие.