Он где-то рядом

— Ясно, — произнес я, хотя в голове было темно, как в погребе. — И когда свадьба?

— В конце января.

— Что так спешно? Забеременела, что ль?

— Да нет, вроде… Говорит, Евгению надо переходить на вечернее отделение, а для этого необходимо сначала устроиться на работу. Ну, а кто его возьмет, пока он не пропишется? Вот они и спешат всё оформить, чтобы ему семестр не пропускать.

— Ясно, — повторил я еще раз. — Ну, а… ты как?

— Да никак. Сижу вот…

— А что в театре?

— Не знаю… Я оттуда ушла.

Мы какое-то время помолчали и вдруг, неожиданно для самого себя, я предложил:

— Слушай, а что ты делаешь на Новый год?

— Ничего… А что?

— Совсем ничего?

— Совсем.

— Ну так пойдем со мной в гости? Меня только что друг к себе пригласил, а я не хочу идти один — напьюсь только да и вообще… Согласна?

Надя долгое время молчала, обдумывая услышанное, но потом все же решилась.

— Мне — всё равно… Говори, где и во сколько мы встречаемся?

Я назвал место и время, а затем перезвонил Громзону, сообщив, что приду к нему не один.

— Это как тебе будет угодно, — хохотнул Санька, — главное, чтобы ты принес с собой бутылку.

— А еда?

— Закусона будет полно, девчонки тут придут пораньше и наготовят. Так что бери водяру и приезжай. Окей?

— Договорились…

День спустя, вырядившись в свой английский костюм и захватив купленные накануне бутылку водки, бутылку шампанского и бутылку дешевого красного вина (эту — я брать не собирался, мне ее всучила сама продавщица, мотивируя это отсутствием у нее сдачи), я, уже почти не прихрамывая, вышел из дому и, доехав до станции метро «Таганская», встретился с Надей.

(Должен признаться, что не влюбись я тогда на ВДНХ в Катюху, я бы сейчас наверняка приударил за ее темноволосой подругой, настолько она была хороша в своей уже не девичьей грусти, затаенной в больших и блестящих, как московская ночь, черных глазах.)

Но Надя была не моя, я интуитивно чувствовал это и не делал никаких попыток перешагнуть через грань наших чисто дружеских отношений, к тому же я еще был полон своих переживаний, вызванных утратой Кати и коварством Барбатуна. Хотя в то же время мне было приятно, что я иду на вечеринку не один, а с такой красивой девушкой…

Когда мы пришли к Громзону, там было уже почти всё готово — на столе красовались бутылки и блюда с салатами, а вокруг него тоскливо отирались мои сокурсники Чеканов и Жиганюк да какой-то незнакомый мне парень. Борька Кузнецов, как сообщил Громзон, только что позвонил и просил начинать без него, так как к нему приехали гости.

Сам Громзон, едва впустив нас в квартиру и на ходу сообщив эту новость, тут же убежал на кухню к чего-то там еще не дожарившим девчонкам.

— Может, и мне туда пойти? — спросила меня Надя. — Вдруг им какая-нибудь помощь нужна…

— Давай, — кивнул я. — А я пока тут с ребятами поболтаю.

Я повесил поверх кучи одежд свое пальто, сунул в карманы шарф и вязаную шапочку и, взяв в руки пакет с бутылками, вошел в комнату к томящимся парням.

— Привет! — пожал я руки приятелям, заодно знакомясь также и с тем парнем, назвавшим себя Виктором из архитектурного института. — Это тот, в котором одни поэты учатся? — уточнил я. — Наслышаны…

— Ты чё делаешь?! — зашипев, как кобра, которой наступили на хвост, налетел на меня Чеканов, увидев, что я ставлю на стол все, принесённые с собой бутылки. — Мы вон, как дураки, всё своё повыставляли, а теперь маемся, как невесты на выданье. Убери вино назад и пошли на лестничную площадку. Покурим, а заодно и выпьем по глоточку, пока они там своего гуся дожаривают. Всё веселей будет…

Мы вышли из квартиры и, закурив на площадке между этажами, пустили бутылку по кругу.

— Ну, как там в архитектурном? — поинтересовался повеселевший Чеканов, передавая вино Виктору. — Новогодний бал устраивали?

— Еще какой! — похвалился тот, принимая фунфырь, и, сделав несколько глотков, вытер губы тыльной стороной ладони и, протянув бутылку мне, добавил: — Сначала, с пяти часов и где-то до половины восьмого, был литературно-художественный вечер, выступали наши институтские поэты и артисты, а потом, до середины ночи, была дискотека. Но я, правда, часов в десять вечера ушел, я такие вещи долго не выдерживаю…

— Так у вас там что — и правда все пишут стихи? — недоверчиво спросил Чеканов, следя краем глаза за передвижением бутылки.

— Да в общем-то многие. Одни, правда, начинают писать только поступив в институт и как бы подпав под действие царящего в нем культа Вознесенского, другие специально поступают в Архитектурный, потому что здесь когда-то учился их кумир…

— А ты сам?

— Да я-то с пятнадцати лет пишу. Сначала — стихи, а последнее время пробую себя и в прозе. Сейчас вот заканчиваю одну небольшую повесть… А из вас никто не пишет? — с надеждой посмотрел он на нас.

— О чем? — удивленно вскинул брови Чеканов, принимая из рук Жиганюка бутылку. — Восток и юг, где есть хоть какая-то экзотика, уже давно описаны. Север — льдист и гол.

— А запад? — вставил я.