Ошибка "2012". Джокер

Решить исконный русский вопрос помогло ис­конное же русское средство. Глотнув во второй раз из заветной бутылки, подполковник исполнился вне­запного вдохновения, вытащил фломастер (все со­бирался очки заказать, но без конца откладывал на потом, а зрение понемногу садилось) и принялся набрасывать черновик депеши. Потому что помнил как «Отче наш» древнюю милицейскую мудрость: чем больше бумаги, тем стерильнее зад.

Тем паче что у нас в России всё делается через это место...

— Да, Вован, просрал ты карьеру... — Командир батальона Храпов скорбно пошуршал бумажками на столе, потом кинул быстрый взгляд на Козодоева. - Жидко и обильно, да... Сегодня на постановке зада­чи гак и было сказано — говнюкам у нас не место. Место их у параши, то есть в народном хозяйстве. В общем, Вован, ты ж не маленький, понимаешь, наверное: здесь тебе не жить.

На Козодоева он смотрел по-доброму, с понима­нием и сочувствием — вот ведь не повезло человеку.

Скрутило брюхо в неправильном месте и в непод­ходящее время. То есть именно там и тогда, когда этот пидор в лампасах ехал со своей дачи домой. Сам Храпов наложил бы в штаны, бодро отдал бы честь и был бы таков, а этот, вишь, не стал. Гордый. За что теперь и страдает[27].

— Да понимаю я, Василь Фокич, понимаю... — Козодоев тоскливо вздохнул. — Только легче что-то не делается. Ведь сколько лет верой и правдой... со­гласно уставу... Эх._

А про себя подумал: «Вот так, Василь Фокич, и никак иначе. А ведь было время, и на „Ваську" отзы­вался, и копеечку занимал, и из одного горла пил. Пока не окончил этот свой ликбез. Теперь вот и при большой звезде3, и при собственном кабинете. А пер­спективы — аж дух захватывает... Да, знание — сила..»

— Э, брат, ишь чего захотел. Справедливости тебе подавай... — усмехнулся Храпов, но тут же помрач­нел, покачал лобастой круглой головой. Зачем-то встал, обошёл страдальца кругом, остановился напро­тив. — Ты, Вован, только мне тут не раскисай, - про­говори.'! он негромко. — Есть у меня кореш в кадрах, курирует Ленобласть, я ему как раз до обеда звонил. В общем, есть должность на периферии, в дыре, но офицерская, в службе профилактики. Вроде какой-то там участковый, вилка — капитан-майор. Фиг ли тут особо думать, давай, Вован, едь. Встанешь на долж­ность, перекантуешься с полгода, ну а получишь звёзды[28], и всё, пошло-поехало. Давай, давай, у тебя вроде не семеро по лавкам... Ты ж ведь не женился по второму разу-то? Всё холостякуешь?

Последнюю фразу Храпов произнёс с плохо скрываемой завистью. Ну то есть кабинет, кресло, перспективы — они, конечно, да, но... Но.

Козодоев кивнул и почувствовал себя англий­ским уголовником, выпускаемым в Австралии с зыб­ким шансом уцелеть между крокодилами и пустыней и начать новую жизнь. Скорее всего, в этой жизни помимо прочего больше не будет Люськи, его ны­нешней подруги... «Нашёл декабристку!» — скажет она ему. Вот и вся Люська с её вечными бигуди, холодными макаронами и несвежим запахом, запу­тавшимся в простынях...

Вслух Козодоев проговорил: — Ладно, Василий Фокич, рахмат... С прицепом... Офицерские должности, они на дороге не валяются. Когда отбывать-то в дыру?

Ленинградский фронт, 1942.

«Жид Порхатый»

«...Засим, любимая моя, прощаюсь. Береги себя и нашего сына Иоську, целую вас крепко-крепко тысячу раз. Твой муж до могилы Фима».

Ефим Фраерман поставил точку, осторожно по­дул, хотел было перечитать написанное, но не успел, в дверь постучали:

— Разрешите? Товарищ капитан, вас к комполка, срочно.

— Понял, иду. — Жестом отпустив посыльного, Фраерман вздохнул, бережно сложил письмо и, на­дев пилотку — лихо, набекрень, — вышел наружу.

Там светило солнышко, пахло сеном, клевером, вольным ветерком. Зато в землянке у комполка бы­ло сизо от табачного дыма — наигустсйшего, стеной от пола до потолка. Это при том, что ни сам пол­ковник, ни майор-особист не позволяли себе курить. Смолил «Казбек» (да как смолил! Паровоз позави­дует...) некий штатский в габардине и толстых ро­говых очках. То есть без погон было ясно, кто самый главный начальник

— Разрешите? — Фраерман вошёл, глянул, бы­стро отдал честь. — Командир первой эскадрильи капитан...

— Знаем, знаем, — перебит штатский и прихлоп­нул ладонью стопку бумаг. — Ефим Абрамович Фра­ерман, пятнадцатого года рождения, из семьи слу­жителей культа Детдом, интернат, комсомол, Осо- авиахим, военная авиационная школа... Два ордена, три медали, двадцать восемь побед[29]. Жена Фаина Лазаревна, из интеллигентов, и четырёхлетний сын Иосиф. Так?

Взгляд из-под роговых очков был пронизываю­щим, как бурив, и тяжёлым, как молот. Выдержать его было нелегко.

— Так,— не отвёл глаз Фраерман, а сам невольно похолодел. Похоже, дело-то было серьёзно. Очень серьёзно... «Откуда штатский знает про отца? Я ни в каких анкетах о нём не писал...»

— Ну вот и ладно, — одобрил штатский. Молча :$акурил очередную папиросину и, веско посмотрев на комполка, выпустил колечком дым. — Товарищ полковник, зачитайте приказ.

— Есть. — Тот поднялся, взялся за бумагу, при­нялся размеренно читать.