Ошибка дона Кристобаля

Впрочем, Хромой умер достойно. Ничего не скажешь. Он подхватил лук и успел подбить переднего волкодава: звякнула тетива, тонкое жало прошло сквозь шерсть и мясо едва ли не насквозь, и пес, визжа, покатился по земле, но уже налетали второй, и третий, и пятый сгустки рычания и меха, а на новый выстрел не хватило мгновения. Хромой не побежал. Вожаки не бегут. Он выдернул меч, обкрутил вокруг руки сукно плаща — и умер достойной смертью.

А остальные побежали. Врассыпную. Бросая оружие.

Побежал и Норг. Ноги сообразили раньше головы. Они скинули хозяина из уже занявшегося сеновала, вынесли через лес к ручью, ни разу не поскользнувшись, промчались по скользкой траве и не запутались в осоке.

Справа и слева слышались крики и хруст — это кольчужники, настигнув беглецов, рубили их прямыми клинками, смачно крякая. И псы урчали, терзая вопящее и мечущееся сладкое мясо, бессмысленно прикрывающее горло.

Но Норга не зря прозвали Счастливчиком…

Чем мягче делались сведенные судорогой ужаса мышцы, тем яснее становилось: долго отдыхать нельзя. Самое страшное еще позади. Кольчужники не дураки: они с рассветом перейдут ручей и выпустят собак веером, чтобы красиво закончить охоту.

Норг хмыкнул. Хвала Вечному, что прибрал старого графа. Юный сеньор, по слухам, великодушен, не в пример батюшке. Едва ли он станет терзать пленных излишне. Ну, огонь там, щипцы — это само собой, без этого, ясно, не обойдется. А потом — быстрая смерть. Веревка. Перекладина. Скамья. И — синее-синее небо алым пламенем рванется в глаза перед самым концом.

Ну уж нет. Храни Вечный от сеньорской милости, а от кары их нас луки сберегут. В родные края дорога заказана, там каждая крыса знает Норга. Значит, главное — выбраться из леса на тракт. Там проще: караваны один за одним, из Поречья, из Златогорья, шум, гам, людей несчитано; вполне можно затеряться, влиться в поток и, если повезет, добраться до Восточной Столицы. А там — пускай ищут. Найдешь ли травинку на лугу?

А ежели граф объявит награду? Нет, не надо об этом…

…Высоко над лесом, над редкой сетью сплетенных крон, матово поблескивала луна. Зыбкие тучи мешали ей царить во всей красе, набросив на ночное светило прозрачную вуаль. Повезло и в этом. При таком призрачном, неверном свете человек сливается с мерцанием росистой травы, живое не сразу отличишь от неживого. И если поспешить, к тракту вполне можно поспеть до рассвета.

Но все-таки: что если граф объявит награду?

Довольно. Не думать. Пока не думать.

Норг приподнялся.

И замер на полушаге.

Совсем близко, на опушке, спиной к перекрещенным стволам, стоял рыцарь. Стоял спокойно, опираясь на меч и полуприкрыв грудь небольшим круглым щитом. Стоял и молчал, глядя на неудачливого беглеца.

Снова, вторично в эту ночь, тело оказалось умнее рассудка. Оно кинулось наземь, отползло в сторону, перекатилось в камыши, вжалось в землю, втянуло голову в плечи. И, уже вслед броску, вернулся ужас. Все бесполезно. Луна висит сзади, прямо за спиной и, хотя она опушена облаками, даже в этом мутном, сизо-белесом свете нельзя было остаться незамеченным. Разум отказывался это признать и смириться, но что с того? Сейчас вспыхнут факелы и из-за темных стволов, галдя и улюлюкая, вывалится засада, на бегу рассыпаясь в цепь и отжимая стрелка к Бобровому Потоку…

Норг крепко сжал подвернувшийся под руку сук.

Не дамся. Нет смысла попадаться живым. Молодой граф, вступая в права владетеля, непременно пожелает показать соседям, что его рука тверда, а воля непреклонна. Там гибель, и тут. Значит, нужно умирать. Ничего страшного. Кто бессмертен? Но не в петле, а как Хромой — весело и громко. А сначала — хотя бы один удар. Хороший удар, чтобы зазвенело и брызнуло.

Но тихо в лесу. Ни звука, ни шороха. О Вечный, свечу! Свечу в локоть высотой тебе и такую же Четырем Светлым, если не заметили! Нет, две — тебе и по одной каждому из Четверых!

Пустая надежда. Если даже не увидели, то слышали плеск, когда выползал на берег. Слышали шорох в камышах. Но отчего же тогда тишина? Зачем позволили отдышаться на траве? И отчего не пахнет засадой, потными, засидевшимися мужиками?

Вечный, просвети, надоумь: что это? Кто? Если чужой, то где конь? Где костер?

…Ветер, только что лениво-спокойный, окреп, оживился, рванул вверх, с легким шелестом раздвинув сплетение ветвей, насвистывая, поднялся еще выше и прорвал белесую пелену на лике луны.

Ясный серебристый свет захлестнул поляну.

И Норг увидел.

Герб на щите: колос, обрамленный цепочкой зерен.

Глухое забрало с узкими прорезями для глаз.

И надвинутая глубоко на чело корона, переливающаяся в лунном сиянии. Корона, каждый зубец которой — колос.

При луне неразличимы цвета. Плащ рыцаря, ниспадающий до земли, казался темным, почти черным. Но Норг уже знал, каков он на самом деле. Он — алый. Алый, будто кровь. Вернее, багряный. А под ним — такой же панцирь, и наплечники, и поножи.

И Норг засмеялся. Сначала тихо, потом громче.

Ах, юный сеньор! Не угодно ли назначить награду за голову беглеца? Или — две награды? А еще лучше — десять!