Пассажир

Так это работало. Если менеджер что-то покупал для фирмы, он неизбежно закладывал в стоимость свою долю. Сначала требовал скидку, а потом, получив оную, прикидывал, сколько будет не очень заметно, прибавлял сумму к стоимости, чтобы потом получить эту разницу наличными от такого же менеджера на другом конце сделки. Иногда, в процессе перепродажи, менеджер умудрялся получать откат и при покупке и при продаже одного и того же бульдозера, ну или там, погрузчика, неважно. Конечно, честный менеджер себе такого не позволял и действовал исключительно на благо фирмы. Однако, честность – материя химически нестойкая, в высшей степени подверженная эрозии и крайней летучести. Честность менеджера – это сверкающий сталью клинок, все-рубящий и несокрушимый. Но стоит упасть на него каплям зависти и обиды (что мало платят), и в считанные минуты покрывается клинок этот ненадежной ржавчиной. И быстро съедает эта ржавчина кленок честности весь до конца, как кислота съедает обломок пенопласта под восторженное молчание школьников, собравшихся для незаконных игр за гаражами. И вот, менеджер уже коррумпирован, и уже оговаривает по известному телефону свою «часть» и планирует расходы исходя не из зарплаты. При этом руководство обо всем догадывается, но поскольку поймать за руку в таком деле почти невозможно, закрывает глаза, считая происходящее неизбежным злом. Боча, как мудрый менеджер, живущий на откатах, роскоши не демонстрировал, делился с партнерами и особенно не наглел, поэтому, судьба Олега ему не грозила, и он спокойно мог годами жить, имея такой вот дополнительный заработок.

Откат необходимо было обмыть, и мы пошли в ресторан.

Третьим за компанию был приглашен сотрудник отдела запчастей Максимушка Балаганов, здоровый парень с детскими голубыми глазами и привычкой драться с охраной заведений, где он напивался. Наши фигуры, две крупные и одна помельче, на мгновенье отразились в стеклянной витрине заведения. Дверь заскрипела, фигуры завибрировали на неплотно закрепленном стекле и исчезли, но уже через минуту материализовались на нарочито грубых, сделанных под интерьер русской избы, лавках за столом.

Боча банковал. На столе стали появляться несложные замечательности, как то: селедка с ломтиками вареной картошки и кольцами маринованного лука поверх перченой темно-серебристой кожицы, заливное мясо на блюдцах пересыпанных сежей зеленью, тарелка с нарезкой из языка и корейки, маринованные грузди, корзинка с ломтиками черного, посыпанного тмином хлеба. И конечно, появился графинчик с холодной водкой, а также три запотевшие водонапорные кружки-башни с пивом. Отхлебнув из кружек-башен, мы занялись закусками, перемежая процесс жевания процессом разговора. Сначала, по неписанным законом конторских посиделок требовалось обсудить глупое руководство и его жадность. Затем, каждый перебивая, рассказывал о своих делах и бедах, и как кому не доплатили за ударный труд. Затем разговор перешел на исторические и мировые проблемы, а потом на то, кто в конторе из женской части достаточно хорош для таких красавцев и героев как мы. К тому времени пиво и водка были выпиты, затребован повтор, уничтожен и снова затребован. Наконец, настало пресыщение, мы сидели глядя друг на друга маслянистыми глазками и Боча сказал:

– Еще только три часа, надо бы в контору вернуться!

Сказано – сделано, наша нетрезвая троица влезла в красную «восьмерку» и, петляя по городским магистралям, вскоре прибыла в офис. Заходя в офис пьяным, следует помнить, три главных правила нетрезвого человека на работе: нельзя проявлять рвение и подходить к начальству с ценными идеями, нельзя маячить и привлекать к себе внимание окружающих, и наконец, лучше вообще не смотреть по сторонам и не разговаривать.

Опытный Боча, поступил в строгом соответствии с этими правилами, он быстро прошел между столами, смотря исключительно в пол, занял свое место за компьютером, надел очки и уткнулся в экран, переваривая опьянение и тихо улыбаясь собственным мыслям. Я сделал то же самое. Максимушка же, поступил ровно наоборот. Не пытаясь скрыть блаженную улыбку хорошо поддатого человека, проходя мимо стеклянного кабинета Лося, он шатко развернулся, вытянулся во фронт, приставил руку к бедовой голове и выпалил:

– Виктор Леонидович, мы пришлы!

Лицо Лося вытянулось. Он привстал, мгновенно оценил обстановку и закричал:

– Так вы двое – указывая на меня и на Максимушку – Срочно ко мне!

И через долю секунды:

– И Бочарян тоже!