Глава 58
В коридоре толпились люди всех возрастов от мала до велика – теснившиеся группками, входившие в боковые комнаты и выходившие из них, стоящие в очередях к торговым автоматам. Хайди Коул сидела на твердой деревянной скамье, прислонившись спиной и затылком к стене. Ее веки под темными очками были опущены, но Хайди оставалась настороже, чутко улавливая приметы того, что в ней признали Пассажира.
На подходе к ней дружеские беседы частенько обрывались или слышался шелест одежды, когда чья-нибудь рука нашаривала в кармане телефон, чтобы заснять ее. Будь глаза Хайди открыты, она видела бы, что сегодняшние зеваки щелкают ее, отводят взгляд, а потом украдкой бросают второй взгляд. Мешать им она не стала бы и пытаться; за последние полгода уже привыкла к вниманию. И потом, бывают вещи и похуже, чем появление твоих фоток в соцсетях. Уж кому, как не ей и остальным двум Пассажирам, знать это лучше других. Даже если б она и жаждала уединения, сегодня оно ей не светит. Это ее четвертая явка в суд, и сегодня будет объявлен приговор.
Ее мать Пенни нарушила молчание, поинтересовавшись:
– Ты в порядке?
– Да, а что?
– А то, что за весь день я от тебя слова толком не слышала.
– По-моему, если честно, я наговорилась по уши. Я признала себя виновной и теперь лишь хочу, чтобы все это побыстрей закончилось.
– Тебе просто не хватает терпения. Надо было дать твоей защитнице сделать свое дело и объяснить твои… м-м… как там это называется?
– Смягчающие обстоятельства.
– Да, их… Что ж, скрестим пальцы в уповании, что судья проявит сочувствие и не станет наказывать тебя в назидание прочим. Она выглядела дружелюбной, правда? Но я все равно считаю, что тебе не следовало признавать вину.
– И предстать перед судом? Просто нечестно подвергать детей такому дотошному разбирательству после всего, что они вынесли. И потом, я бы твердила, что не сделала ничего дурного, а они слышали от отца столько лжи, что им хватит на всю жизнь. Они должны знать, что у них есть хоть один родитель, способный сделать шаг вперед и признаться, когда поступит плохо.
– Королевская уголовная прокуратура не имеет права предъявлять тебе обвинения. Какое это может иметь отношение к интересам государства?
– Дело в том, что я еще государственная собственность. Если бы КУП ничего не предприняла, ее обвинили бы в предвзятости.
– Почему ты их всегда защищаешь?
– Вовсе нет, – Хайди покачала головой, – но, мам, защищала; миру это известно. Я была офицером полиции, шантажировавшим своего мужа и использовавшим конфиденциальные данные полицейского компьютера в собственных интересах.
– Мне наплевать. Твой ублюдок-муж заслужил все муки, которым ты его подвергла, до последней капли. Его надо было посадить за то, что женился на другой. На мой взгляд, подзатыльник и условный срок правосудием и не пахнет.
– Выброси из головы. Что сделано, то сделано. Я живу дальше и вовсе не считаю себя попранной бывшей, какой меня упорно расписывают в газетах.
Вдруг на них легла тень, предупредившая о присутствии постороннего. Повернувшись и подняв глаза, обе с изумлением узрели Сэма.
– Хайди, можно мне минуточку… – начал он.
– Помяни черта к ночи, – буркнула Пенни, поднимаясь на ноги. – Можешь катиться к чертям и оставить мою дочь в покое.
– Всё в порядке, – отозвалась Хайди.
– Нет, вовсе не в порядке. – Пенни ткнула Сэма пальцем в грудь: – Ты погубил ее жизнь, ее карьеру…
– Мама, не устраивай сцен, – предупредила Хайди, вставая. – Погляди.
Пенни огляделась. В коридоре воцарилось настороженное молчание. Присутствующие впервые увидели жену и мужа вместе с поры их автомобильного захвата. Одни поигрывали телефонами, а другие записывали это зрелище своими очками.
– Ступайте, не лезьте не в свое дело, – упрекнула Пенни, попытавшись разогнать их.
– Просто дайте мне пять минут, а потом я уйду, – не сдавался Сэм.
– Пошли туда, – указала Хайди на пустую боковую комнату дальше по коридору.