Павел Филонов: реальность и мифы

Такому подходу нельзя отказать в последовательности. И если Русский музей все же открыл эту выставку, то им руководили два соображения: во-первых, за Филоновым прочно установилась репутация не только крупного мастера, но притом мастера-революционера, художника-пролетария. Благодаря этому, и это второй мотив, за Филоновым следует группа учеников, слепо ему верящих, как откровение приемлющих каждое слово, от учителя исходящее. В итоге и в широких кругах советской общественности слагается взгляд на Филонова как на некоего, не оцененного по заслугам, непризнанного гения наших дней. Настоящая выставка и ставит задачею своею возможно полнее показать людям, говорящим с чужого голоса, всю художественную продукцию Филонова, чтобы они воочию убедились, насколько оторвано его творчество от подлинных запросов современности.

Приведенные выше указания достаточно, думается, убедительно, при всей своей краткости, обосновывают это основное положение. Филонов ни в коем случае не может быть признан носителем пролетарского мировосприятия. Правда, сам он вполне искренно считает себя художником-пролетарием. Подлинным художником-пролетарием считают Филонова и его поклонники. Но одно дело — субъективное самосознание — и совсем иное дело — объективная значимость. Тот факт, что Филонов дает ряд «формул» революционным темам — «Формулу петроградского пролетариата», «Формулу периода 1904–22 г.», «Формулу революции» — все это говорит лишь о том, что такого рода тем никак нельзя обойти. Их трактуют все, каждый по-своему. Для характеристики же отдельного художника существенно то, как преломляется в его творчестве проблема революции. Филонов, как было показано, преломляет ее не по-пролетарски, а по-буржуазному, исходит в установке своей не из классового осознания пролетариата, а из «интеллекта» отдельного индивидуума, вознесшегося над рабочей массой и претендующего на роль «учителя». Установка — определенно индивидуалистическая, типичная для мелкого буржуа.

Что же касается «мастерства» Филонова, то он, несомненно, большой мастер. Настойчивой тренировкой руки и глаза достиг он редкостной твердости рисунка, выработал в себе изощренное чувство цвета. Свойства эти бросаются в глаза даже неопытному посетителю и располагают его в пользу Филонова как художника исключительно высокой профессиональной квалификации. Располагает и то, что ни в одном из многочисленных произведений Филонова нет и тени халтуры. Все его вещи сделаны на редкость добросовестно. А когда зритель узнает, что Филонов прошел поразительную по трудности материальных условий жизненную школу и никогда, ни в едином случае не поступился чистотой своих взглядов и убеждений, — уважение его к художнику еще более возрастает. Но все это из области личных свойств Филонова. Однако, как бы высоко ни расценивали мы художника, как Павла Николаевича, мы не должны все же терять правильного подхода к оценке его творчества. Да, Филонов — большой мастер-профессионал. Но какова значимость его как художника, как мастера, призванного давать нам эмоционально-действенное истолкование явлений окружающей действительности? Пусть мировосприятие его по природе своей, как мы видели, мелкобуржуазное. Но ведь и буржуазные художники бывают разного масштаба. Большим художником, крупным талантом, гением считаем мы того, кто дает нам в творчестве своем целостные художественные образы, суммирующие уйму мелких, калейдоскопически распыленных явлений, общественно-политическое значение которых ускользает из поля зрения рядового человека и лишь через посредство художника приобретает четкие контуры. Можно ли с этой точки зрения признать Филонова большим художником?