Павел I

Первая дневниковая запись относится ко дню рождения Павла Петровича — ему исполнилось десять лет, В этот день был торжественный молебен, по окончании которого мальчик получил наставление архимандрита Платона на тему — «В терпении стяжите души ваша» Потом были официальные поздравления, затем «Его Высочество с танцовщиком Гранжэ минуэта три протанцевать изволил». Вечером же был бал и ужин.

У Порошина можно найти немало зарисовок поведения Павла Петровича и характеристик его личности. Остановимся на одной, весьма значимой и относящейся к одиннадцатилетнему мальчику. «В учении — особенно в математике — он делает успехи, несмотря на рассеянность… Если бы Его Высочество человек был партикулярный и мог совсем предаться одному только математическому учению, то бы по остроте своей весьма удобно быть мог нашим российским Паскалем». [30]

Порошин отметил одну черту, которая характеризовала Павла с юных пор — математический склад ума. Его признаки — логичность мысли, выверенность суждений, обусловленность умозаключений. Ему всегда всё хотелось «разложить по полочкам», дать всему окружающему объяснение, сформулировать задания и установить правила. Когда он придёт к власти, то будет стремиться формальнологическим путём добиваться результатов. Отсюда поток его распоряжений и указов, нацеленных на преобразование жизни на основе норматива, на законодательное регулирование всех укладов в Империи. Этим же методом когда-то пользовался его прадед Пётр 1…

Здесь уместна ремарка, касающаяся судьбы С. А. Порошина, к которому очень привязался Павел Петрович. 13 октября 1764 года С. А. Порошин записал восклицание Цесаревича, обращённое к учителю: «Не тужи, голубчик! Ты ешь теперь у себя на олове, будешь есть и на серебре». Но до «серебра» дело не дошло. Так уж повелось за долгий период, пока Павел Петрович носил титул Цесаревича: как только он привязывался к кому-то, как только у него возникало чувство симпатии к определённому человеку, то неизбежно это лицо «высочайшей волей» изгонялось из круга общения. Так случилось и с Порошиным: в 1767 году он был удален от Двора Наследника Цесаревича, в 1768 году назначен командиром Старо-Оскольского пехотного полка, а 12 сентября 1769 года скончался на двадцать девятом году жизни близ Елисаветграда.

Существует точка зрения, особо распространенная среди пиетистов Екатерины II, что отлучение Порошина от Великого князя Павла, которого тот искренне полюбил, стало следствием «интриги», затеянной Никитой Ивановичем Паниным, которого Императрица, вместе с его братом Петром (1721–1789), именным указом 22 сентября 1767 года возвела в графское достоинство. Так вот: согласно бытующей версии, Никита Панин и Семён Порошин имели один объект обожания: фрейлину Императрицы графиню Анну Петровну Шереметеву (1744–1768).

Чтобы отлучить соперника от Двора и изгнать из Петербурга, старый холостяк Панин (родился 15 сентября 1718 года) и добился отстранения Порошина, который чрезвычайно тяжело переживал свою отставку и даже обращался за помощью к Григорию Орлову. Якобы всесильный тогда временщик ничего не мог сделать, и Порошин покинул свою должность при Великом князе. Все это выглядит малоубедительно по той причине, что графиня Анна Шереметева была объявлена невестой Панина ещё при должности Порошина; в этом «звании» она и скончалась от оспы 17 мая 1768 года. Но в любом случае решение принимали не Панин и не Орлов, а только — Императрица…

Павел рос любознательным и смышленым ребёнком. Но он всегда оставался одиноким. С самых ранних пор он не чувствовал не только родительской любви и ласки, но был лишён даже дружеского круга общения. Не сохранилось никаких указаний на то, что существовали какие-то друзья-товарищи его детских игр. «Няньки», «мамки», лакеи, камердинеры имелись в большом количестве, но вот друзей не было. Вины Павла тут не было никакой; он себе не принадлежал и никогда не имел возможности выбирать круг общения.

Одинокий и замкнутый, он с детства имел склонность «влюбляться» в людей. Его детское воображение порой захватывал тот или иной исторический герой, казавшийся «идеалом». Постепенно восторженное восхищение менялось; на смену одним персонажам приходили другие. То же самое происходило и с окружающими людьми. По этому поводу 24 сентября 1764 года Порошин записал: «Его Высочество, будучи живого сложения и имея наичеловеколюбивейшее сердце, вдруг влюбляется почти в человека, который ему понравится; но как ни какие усильные движения долго продолжаться не могут, если побуждающей какой силы при этом не будет, то в сём случае оная крутая прилипчивость должна утверждена и сохранена быть прямо любви достойными свойствами того, который имел счастье полюбиться».

Великой удачей и радостью было то, что в окружении Великого князя появлялись такие образованные и порядочные люди как Порошин. Он постоянно вел с Великим князем задушевные беседы, выходившие далеко за пределы математических наук, и эти беседы раздвигали горизонты видимого мира, заставляли работать мысль и воображение.