Перпендикулярный мир

— Слушай, а пошел ты… — И тут Ванда произнесла такую фразу, что не только сама знать ее не могла, но и Удалов лишь подозревал, что люди умеют так выражаться. — Мне терять нечего! Так что можешь принимать меры, жаловаться, уничтожать… Не запугаешь!

— Ванда, Вандочка, но я-то при чем? — лепетал Удалов. — Я шел, вижу — продукты на витрине…

— Какие продукты? Картонные они, из папье-маше, на случай иностранной делегации или областной комиссии…

Тут Ванда зарыдала и убежала в подсобку.

Вокруг было тихо. И вдруг до Удалова дошло, что немногочисленные посетители магазина, стоявшие в очереди в бакалейный отдел за кофейным напитком «Овсяный крепкий», обернулись в его сторону. Смотрели на него и продавцы. И все молчали.

«Ой, неладно, — подумал Удалов. — Пожалуй, хватит гулять по городу». И поспешил домой.

Правда, ушел он недалеко. Дорогу ему преградила длинная колонна школьников. Они шли по двое, в ногу, впереди учительница, сзади учительница. Школьники несли флажки и маленькие лопатки.

Учительница подняла руку. Дети приоткрыли ротики.

— Безродному Чебурашке! — закричала она.

— Позор, позор, позор! — с радостью закричали дети.

— Тунеядца Карлссона! — закричала вторая учительница, что шла сзади.

— Долой, долой, долой! — вопили дети.

Удалов пошел сзади, размышляя над словами детей.

Дети вышли на площадь. На знакомую площадь, что ограничена с одной стороны торговыми рядами, с другой — Городским Домом. Там должен возвышаться памятник землепроходцам, что уходили с незапамятных времен из Великого Гусляра, дабы открывать Чукотку, Камчатку и Калифорнию. Удалова ждало потрясение. Коллективного портрета землепроходцев, сгрудившихся на носу стилизованной ладьи, не было. Остался только постамент в виде этой самой ладьи. Из нее вырастали громадные бетонные ноги в брюках. Ноги сходились на высоте трехэтажного дома. Дальше монумент еще не был возведен — наверху суетились бетонщики.

Площадь вокруг монумента была перекопана. Бульдозеры разравнивали землю, экскаваторы рыли траншеи, множество людей внедряло саженцы в подготовленные ямы. Школьников, что с песней вошли на площадь, погнали в сторону, где создавались клумбы.

На балконе Гордома сгрудился духовой оркестр и оглашал окрестности веселыми маршевыми звуками.

Удалов стоял, как прикованный, и лихорадочно рассуждал, кто из великих людей проживал в Гусляре или хотя бы бывал здесь проездом? Пушкин? А может, Ломоносов на пути из Холмогор? Но зачем ради них свергать землепроходцев?

Тут Удалов узнал бульдозериста. Это был Эдик из его ремстройконторы. Бульдозерист Эдик тоже узнал своего начальника:

— Корнелий Иваныч, что не в спецбуфете?

Он-то, во всяком случае, на Удалова не сердился.

— Расхотелось, — сказал Удалов. — Как дела продвигаются?

— С опережением, — ответил бульдозерист. — Взятые обязательства перевыполним! Сделаем монумент на три метра выше проекта!

— Сделаем, — согласился Удалов. Какой бы еще задать наводящий вопрос?

— Внушительно получилось, правда? — спросил он.

— Вам лучше знать, Корнелий Иванович, — ответил Эдик.

— Крупная личность. Большой ученый.

— Это вам виднее.

Значит, не ученый. Либо писатель, либо политический деятель.

— А когда он умер, не помнишь? — спросил Удалов, показывая на памятник.

Взгляд бульдозериста был дикий. Видно, Удалов сморозил глупость. И дата смерти человека, нижняя половина которого уже стояла на площади, известна каждому ребенку.

— Нет, ты не думай, — поспешил Удалов исправить положение. — Я знаю, конечно, когда он умер. Просто тебя проверить хотел.

— Проверить? — сказал без улыбки Эдик. — Если бы не очередь на квартиру, я бы иначе с тобой поговорил.

— Все! — закричал Удалов. — Ухожу. Я пошутил.

Удалов обогнул пьедестал и увидел, что там лежат отдельно громадная бетонная рука с зажатым в ней портфелем, другая рука с раскрытыми пальцами, куски бюста, но главное, под большим брезентом — голова. Шар в рост человека.

Ноги сами понесли Удалова посмотреть на голову. Он приподнял край тяжелого брезента, но увидел только ухо. И в этот момент сзади раздался пронзительный свист — к нему бежал милиционер.

Удалов понял: дело плохо. И кинулся бежать с площади.

Но далеко не убежал. С другой стороны уже ехала скорая помощь. Она затормозила у раскопанной траншеи, оттуда выскочили санитары с носилками и также кинулись к Удалову. Удалов как заяц метался по полю, но кольцо преследователей все сужалось. Его бы поймали, но воздух внезапно потемнел, на город наползла черная туча.

— Красная игрушка! — раздались крики в толпе. — Красная игрушка!

И люди побежали прочь, ища укрытия, подхватывая по пути детишек.

Удалов остался один посреди площади.

Гроза идет, понял он и, благодаря природу за своевременное вмешательство, поспешил к торговым рядам, чтобы укрыться там. Но далеко отойти не успел. С неба сорвались первые капли влаги. Они были черными, едкими, они жгли лицо и проникали сквозь одежду. К тому времени, когда Удалов добежал до какого-то пустого подъезда, все тело горело от ожогов, а одежда начала расползаться.