Письма молодого врача. Загородные приключения

Рискну предположить, что к данному моменту ты вполне пришел к заключению, что Каллингворт интересен с точки зрения патологии как человек на первой стадии слабоумия или паралитического умственного расстройства. Ты не был бы столь уверен, если бы пообщался с ним лично. Свои безумные мечты он оправдывает своими делами. Это звучит смешно, если изложить все в черно-белом свете, но год назад это звучало столь же смешно, когда он сказал, что через год у него будет огромная практика. Теперь мы видим, что он этого добился. Каллингворт обладает огромными способностями, из него просто бьет энергия изобретательства. Боюсь, что при анализе всего мною написанного выплывет, что я создал у тебя ложное впечатление о человеке, описывая инциденты, когда он показал странные и буйные стороны своего характера, и опуская случаи, когда проявлялся его ум и способность к суждению. Его разговоры, когда его не заносит, полны разумных мыслей. «Величайший памятник, воздвигнутый Наполеону Бонапарту – это британский национальный долг», – сказал он вчера. И еще: «Главной статьей экспорта Великобритании в Соединенные Штаты были сами Соединенные Штаты». А говоря о христианстве: «Что неверно интеллектуально – не может быть верно морально». За один вечер он выдает целый букет афоризмов. Хотелось бы, чтобы рядом с ним находился человек с блокнотом, записывающий его трепотню. Нет, не надо позволять мне создавать ложное представление о его способностях. С другой стороны, было бы нечестно отрицать, что я считаю его человеком глубоко беспринципным и полным низменных качеств. Однако я глубоко ошибаюсь, если у него в характере нет положительных черт. Он столь же способен на взлеты, как и на падения.

Так вот, после завтрака мы сели в экипаж и отправились заниматься врачебной практикой.

– Полагаю, ты удивлен, что с нами едет Гетти, – сказал Каллингворт, хлопнув меня по колену. – Гетти, Монро гадает, за каким чертом ты здесь, вот только из-за вежливости стесняется спросить.

На самом деле мне показалось очень странным, что она поехала вместе с нами в лечебницу.

– Когда приедем, сам все увидишь! – усмехнувшись, воскликнул он. – Мы там по-своему дело ведем.

Ехать было недалеко, и вскоре мы оказались у квадратного здания с выбеленными стенами, рядом с дверью которого красовалась большая медная табличка с надписью «Доктор Каллингворт». Внизу было написано «Бесплатные консультации с десяти до двух». Дверь была открыта, и я заметил в коридоре толпу народа.

– Сколько здесь? – спросил Каллингворт у посыльного.

– Сто сорок, сэр.

– В приемных все забито?

– Да, сэр.

– Во дворе тоже?

– Да, сэр.

– И на конюшне?

– Да, сэр.

– А в каретном сарае?

– Там еще есть место, сэр.

– Ах, жаль, что сегодня людей не очень много, Монро, – сказал он. – Конечно, от нас это не зависит, так что надо все принимать, как есть. Так-так, дайте-ка пройти! – обратился он к пациентам. – Иди сюда и полюбуйся на приемную. Ух, что за духота! Что ж вы сами-то окна открыть не можете? Никогда таких не видал! Тридцать человек в комнате, Монро, и ни у одного не хватило ума открыть окно, чтобы не задохнуться.

– Я пробовал, сэр, но там задвижка на болте! – крикнул кто-то.

– Ах, дражайший, вы никогда ничего не добьетесь, если не можете открыть окно, не подняв задвижку, – заявил Каллингворт, хлопая его по плечу. Затем он взял зонт и разбил им два стекла.

– Вот так надо! – сказал он. – Посыльный, проследи, чтобы болт вывернули. Так, Монро, идем, пора браться за работу.

Мы поднялись по деревянной лестнице без ковра, оставляя внизу, как я заметил, переполненные пациентами комнаты. Наверху оказался голый коридор, в одном конце которого были две двери друг напротив друга, и одна дверь – в другом.

– Это мой кабинет, – сказал он, проводя меня в одну из дверей. За ней оказалась просторная комната, почти пустая за исключением двух деревянных стульев и некрашеного стола с двумя книгами и стетоскопом.

– Не похоже на здание, приносящее четыре тысячи в год, да? Так, напротив такое же помещение, можешь его занимать. Буду направлять тебе больных, нуждающихся в хирургическом вмешательстве. Однако сегодня, думаю, тебе лучше побыть со мной и посмотреть, как я работаю.

– Очень хотелось бы, – ответил я.

– При приеме больных нужно соблюдать два элементарных правила, – заметил он, усаживаясь на стол и болтая ногами. – Самое очевидное – никогда не давать им повода думать, что они тебе нужны. С твоей стороны то, что ты их принимаешь, должно выглядеть как снисхождение, и чем больше трудностей ты при этом создаешь, тем больше они это ценят. Дави на пациентов и держи их в узде. Не совершай смертельной ошибки и не будь с ними вежлив. Многие молодые дурачки берут это в привычку и терпят убытки. Ну, вот тебе мой метод… – Он бросился к двери, поднес руки ко рту и заорал: – Хватит там кудахтать! Я тут что – в курятнике? Вот видишь, – добавил он, обращаясь ко мне, – из-за этого они станут уважать меня еще больше.

– А разве они не обижаются? – спросил я.