Племянник чародея

– Сын Адама, – сказал лев, – ты хорошо сделал свое дело. А вам, обитатели Нарнии, я поручаю другое: оберегайте это Дерево, как оно оберегает вас. Колдунья бежала далеко на север. Там она будет жить, укрепляясь в темной силе, но пока дерево живо, она не придет в Нарнию. Запах его, дарующий нам жизнь, здоровье и радость, для нее – ужас, отчаянье и смерть.

Все смотрели на дерево, а лев, сверкнув золотой гривой, повернулся к Дигори и Полли, заметив, что они о чем-то шепчутся.

– Что с вами, дети? – спросил он.

– Ой, Аслан, прости меня!.. – начал Дигори, густо краснея. – Я забыл сказать, она съела яблоко… – Он замялся, и Полли договорила за него; она гораздо меньше боялась показаться глупой.

– Вот мы и подумали, Аслан, – сказала она, – что тут какая-то ошибка. Колдунья не испугалась запаха.

– Почему ты так решила, дочь Евы? – спросил лев.

– Она же съела яблоко! – сказала Полли.

– Дорогая моя, – ответил лев, – потому она и боится дерева. Так бывает со всеми, кто сорвет плод не вовремя и не вовремя вкусит. Плод хорош, но он приносит благо только тогда, когда ты вправе его съесть.

– Вот как… – сказала Полли. – Значит, он ей не поможет? Она не будет жить вечно и не стареть?

– Будет, – сказал лев, печально качая головой. – Она получила то, что хотела: неистощимую силу и бесконечную жизнь, как богиня. Но для злых сердцем долгота дней – лишь долгота бед, и она уже поняла это. Каждый получает то, что хочет; не каждый этому рад.

– Я… я и сам чуть не съел яблоко, – признался Дигори. – Тогда бы и я …

– Да, сын мой, – сказал Аслан. – Яблоко непременно дает бессмертие и силу, но они не идут на пользу тому, кто сорвал его по своей воле. Если бы кто-нибудь посадил здесь то семя не по моему веленью, а сам, дерево охраняло бы Нарнию, но как? Нарния просто стала бы жестокой и сильной державой, вроде Чарна, а не доброй страной, какою я создал ее. Колдунья хотела, чтобы ты еще в одном нарушил мою волю, ты помнишь?

– Помню, – сказал Дигори. – Она подбивала меня взять яблоко для мамы.

– Оно бы вылечило твою маму, – сказал лев, – но пришел бы день, когда и ты, и она пожалели бы об этом и подумали, что лучше бы ей умереть теперь.

Дигори молчал, он молча плакал, утратив последнюю надежду, но знал, что лев говорит правду, на свете есть то, что страшнее смерти близких. Он плакал, пока не услышал тихий голос:

– Так было бы, сын мой, если бы ты поддался и сорвал яблоко. Будет – не так. В твоем мире нельзя жить вечно, но здоровым быть можно. Иди сюда. Сорви яблоко для мамы.

Дигори понял не сразу, а когда понял, медленно, словно во сне, подошел к дереву. Король и королева закричали «Ура!», а гномы и звери подхватили крик, когда он сорвал яблоко и положил в карман. Потом он вернулся ко льву.

– Можно, я пойду домой? – спросил он, забыв сказать «спасибо»; но Аслан его понял.

Глава 15. О ТОМ, КАК КОНЧИЛАСЬ ЭТА ПОВЕСТЬ И НАЧАЛИСЬ ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ

– Когда я с вами, колец не надо, – сказал глубокий голос. Дети заморгали, огляделись – они опять были в Лесу-между-мирами, дядя спал на траве, Аслан стоял над ним.

– Пора вам в ваш мир, – сказал лев. – Только сперва я покажу вам две вещи, и вы запомните их.

Они посмотрели и увидели ямку в траве, сухую, без воды.

– Прошлый раз, – сказал лев, – это был пруд, через него вы попали в Чарн, где умирало солнце. Теперь пруда нет, нет и Чарна, словно его и не было. Пусть помнят об этом потомки Адама и Евы.

– Хорошо, Аслан, – сказали дети, а Полли спросила:

– Мы ведь еще не такие плохие, как они?

– Еще не такие, дочь Евы, – сказал лев. – Но с каждым столетьем все хуже. Очень может быть, что самые плохие из вас узнают тайну, опасную, как то заклятье. Скоро, очень скоро, раньше, чем вы состаритесь, в великих странах вашего мира будут править тираны, которым так же безразличны радость, милость и правда, как злой королеве. Смотрите в оба! От вас и от подобных вам зависит, долго ли они пробудут и много ли натворят. Это – предупреждение. А теперь – повеление: как можно скорее отнимите у дяди кольца и закопайте поглубже, чтобы никто их больше не трогал.

Дети глядели на льва, и вдруг лицо его стало сверкающим золотым диском, или золотым морем, в которое они погрузились, ощутив при этом такое блаженство и такую силу, что им показалось, будто они еще не знали счастья и мудрости, никогда не были хорошими и даже вообще не жили. Память об этом мгновеньи осталась с ними навек, и, пока они были вместе, одна мысль о дивном блаженстве смывала страх, раздражение и горечь; мало того – им казалось, что блаженство это – рядом, за дверью или за углом, и вот-вот вернется. А сейчас, почти сразу, все трое оказались в шумном и душном Лондоне. Дядя, естественно, проснулся.