Под гнетом окружающего

— Скучно, такъ и скучаю, весело, такъ и веселюсь, — отвчала Лизавета Николаевна. — День на день не придется.

— Такъ-то оно такъ, только прежде у васъ всякій день на день приходился. Когда ни придешь къ вамъ, всегда вы распваете, всегда вашъ смхъ слышится…

— Ребячество было!

— А теперь вдругъ выросли и состарились?

— Ну да, вдругъ выросла и состарилась, — раздражилась Лиза за этотъ вопросъ.

— Да вы не сердитесь! — мягко и ласково замтилъ Иванъ Григорьевичъ. — Вы знаете, что я васъ ребенкомъ на рукахъ нашивалъ, такъ не могу я не интересоваться нами. Не идете ли вы по опасному пути?

Баскакова отвернулась, избгая зоркихъ глазъ Борисоглбскаго, и стала обрывать листы на сорванномъ цвтк. Они шли по саду.

— Знаете ли, что про васъ управительскія барышни толкуютъ, — началъ онъ, продолжая пристально и настойчиво смотрть на Лизу и желая добиться объясненія.

Она вся вспыхнула и сдвинула брови.

— Что мн за дло, что про меня говорятъ? — сердито произнесла она. — Говорить не запретишь людямъ. Пусть выдумываютъ, что имъ угодно. А если и правду говорятъ, такъ я ничего не боюсь!

— Да, сплетенъ и не слдуетъ бояться, — серьезно замтилъ Иванъ Григорьевичъ. — Нужно бояться только послдствій тхъ поступковъ, которые вызвали сплетни.

Баскакова сдлала нетерпливое движеніе и, кажется, хотла прекратить разговоръ. Но Борисоглбскій и не думалъ о прекращеніи бесды.

— Для серьезныхъ цлей можно жертвовать своей репутаціей и не стараться устранить вс поводы къ пересудамъ, — говорилъ онъ. — Но длаться жертвой людскихъ толковъ ради какого-нибудь петербургскаго шалопая, развращеннаго до мозга костей барича, нахватавшагося разныхъ фразъ неуча, — это, право, нелпо. Тутъ надо вывести людей изъ заблужденія.

— Какое право вы имете чернить человка, котораго вы не знаете и который, можетъ-быть, дорогъ мн? — строптиво замтила Баскакова, не желая показать Борисоглбскому, что уже поняла свою ошибку и страшно платится за это. — И кто далъ вамъ, вообще, право вмшиваться въ моя дла?

— Недаромъ я сказалъ, что вы перемнились, — дружески промолвилъ Иванъ Григорьевичъ. — Прежде, бывало, всякую мелочь изъ своей жизни спшите мн передать, сердитесь, если и я не разскажу во всхъ подробностяхъ, что я длалъ, что со мной случилось. А теперь говорите, что я вмшиваюсь въ чужія дла, когда я хочу узнать, что сдлалось съ вами. Вдь другихъ повренныхъ у васъ и прежде не было, а теперь-то не найдется и недавно. Ну, да бросимъ этотъ разговоръ, если онъ вамъ непріятенъ…

— Не сердитесь, другъ мой! — ласково промолвила Лиза. — Я раздражаюсь теперь изъ-за пустяковъ. Это пройдетъ. Мн иногда и самой становится и досадно, и смшно… А знает ли что? Вдь я думаю на зиму въ Петербургъ ухать… Я вамъ когда-нибудь все подробно разскажу, когда буду поспокойне… Тогда и зимой будемъ видться. Я буду учиться и работать буду въ Петербург. Жаль мн только, что ребятишки наши безъ меня не будутъ учиться. Ну, да авось я буду въ состояніи посл и для нихъ что-нибудь сдлать. У меня есть уже на это разные планы. Обдумать надо все хорошенько…

— Что-жъ, дай Богъ, дай Богъ, чтобы все хорошо уладилось! — замтилъ Иванъ Григорьевичъ, не понимая еще, хочетъ ли Лизавета Николаевна одна хать въ столицу, или детъ по чьему-нибудь приглашенію.

Онъ зналъ, что въ Петербург у нея есть богатая тетка — вдова.

— Да вы, кажется, сомнваетесь въ успх моихъ плановъ? — спросила Лиза.

— Я ничего не зню, — въ чемъ же мн сомнваться? Можетъ-быть, дло и хорошее, можетъ-быть, и я ему порадуюсь, когда узнаю все вполн. Ну, а покуда извстно мн только неказистыя сплетни, да личность, которой я не довряю, вотъ и все. Во всякомъ случа помните только пословицу: десять разъ примрь, да одинъ разъ отржь, не забывайте и того, что одинъ умъ — хорошо, а два — лучше.

Баскакова закусила губу и промолчала. Она ясно видла, что Борисоглбскій еще и не подозрваетъ, какъ далеко она зашла въ своемъ увлеченіи. Ей даже на минуту хотлось объяснить все своему пріятелю, чтобы разомъ покончить вс толки и выспрашиванья съ его стороны. Но не то стыдливость женщины, не то настойчивость твердаго характера, желавшаго все сдлать безъ чужой помощи, заставили Лизавету Николаевну не посвящать Борисоглбскаго во всю суть дла. Иванъ Григорьевичъ еще разъ далъ совтъ Баскаковой беречь ссбя и распрощался съ нею въ довольно грустномъ настроеніи духа.