Под сетью и мечом [сборник]

— Можно сказать, мне повезло, — задумчиво сказал Волин. — Ведь скоро Крыленко стал наркомом юстиции СССР, началась борьба между ним и Генеральным прокурором Вышинским за влияние в органах юстиции… Кто его знает, вспомнил бы он в пылу этой борьбы обо мне? Ведь уже в январе 1938 года его сняли со всех постов, исключили из партии и арестовали… Кстати, шахматы тоже сыграли в этом свою роль. Его критиковали за то, что он тратит слишком много времени на альпинизм и шахматы, когда другие работают. Через несколько месяцев его расстреляли, суд продолжался двадцать минут… На вопрос председателя Крыленко ответил, что виновным себя признает и показания, данные им на предварительном следствии, подтверждает. Причем были арестованы и репрессированы почти все члены так называемой «группы Крыленко» — люди, которых он поддерживал и выдвигал. Под страхом пытки Крыленко оговорил почти всех своих сотрудников.

— Вы ведь тоже могли оказаться в их числе?

— Мог, наверное… Вот такую партию мы тогда сыграли с товарищем Крыленко.

— Зато его враг Вышинский даже пережил Сталина и умер в Нью-Йорке будучи представителем СССР при ООН. Правда, после его смерти в сейфе нашли заряженный «браунинг» и ходили слухи о самоубийстве…

— Все это ерунда. Никогда бы Вышинский не покончил с собой, не тот был человек… Знаете, я был знаком со множеством людей, жизнь которых теперь так обросла мифами, что уже и непонятно, где ложь, где правда. Хотя…

Волин, чуть прищурившись, посмотрел на меня.

— Вот, например, о Вышинском можно сказать ясно — человек очень образованный, способный, даже талантливый, но стопроцентно человек Сталина, готовый выполнить, не моргнув глазом, любое его указание. Да что не моргнув глазом — с усердием, творчески, с перехлестом. Да он и указаний не ждал — сам предугадывал. Это он первым подхватил тезис Сталина, что в определенных условиях «закон придется отложить в сторону». Для юриста такой подход просто немыслим! Главное для него было — возвыситься. Любыми путями… Ему нравилось помыкать людьми, играть их жизнями, унижать, оскорблять… В те годы повсюду был слышен голос только одного человека — Вышинского. От всех, кто пытался с ним конкурировать, он избавлялся, не выбирая средств. Поверьте, я знаю, что говорю, мне приходилось много работать с Вышинским. Он вот погребен у Кремлевской стены, но ни о каком-то его служении социализму и речи быть не может. Он просто был на стороне тех, кто наверху, у кого власть. Были бы другие, он и им бы служил, ни секунды не колеблясь.

— А сегодня?

— А сегодня он был бы за демократию, рынок и права человека, — усмехнулся Волин. — Проклинал бы Сталина и его клику…

— Ну а как вы сами сегодня относитесь к социализму?

— Я и сейчас считаю социализм лучшим устройством человеческой жизни, но признаю, что методы его построения у нас, особенно в сталинскую эпоху, были бесчеловечны.

— А наша нынешняя жизнь вам понятна?

— Представьте себе… Мы сейчас движемся по пути дикого капитализма. Я говорю это со всей ответственностью, потому что кое-что понимаю в экономике…[1] Если мы и построим когда-нибудь капитализм, то это будет капитализм самого худшего типа. В нем не будет ни настоящей демократии, ни благосостояния народа. Не будет главного…

— Что вы имеете в виду?

— Национальную идею! А без национальной идеи никакое государство не может существовать нормально. Оно всегда будет нестабильно, его всегда будут раздирать противоречия, накапливающиеся в обществе. А как сказано в Библии, дом, разделившийся внутри, не устоит…

Наше общество буквально захлебывается в море беззакония и коррупции. Цена человеческой жизни девальвирована, не утихает террор, растут бедность и нищета, проституция, наркомания, убийства… Зато исчезает все, что делает человека человеком, что придает смысл и ценность жизни. Представители преступного мира проникают в правительственные и коммерческие структуры, в политику, искусство… Можно сказать, профессия преступника становится такой же привычной, как и все остальные. Это та плата, которую мы платим и будем платить за тот путь, по которому пошли…

— А вы знаете другой путь?

— Дело не во мне. Знаете, меня все сильнее мучает вопрос: а по силам ли нам вообще добраться до правового государства? С нашей исконно слабой способностью рационально управлять сложным государством? С нашим неуважением к законности, нашим необузданным стремлением к свободе? Вернее, не свободе, а воле без конца и без края… Нет ли зерна истины в злых утверждениях, что Россия не успокоится до тех пор, пока не будет уничтожено все то, что есть у нее еще сильное и здоровое?

— Как-то это слишком невесело звучит, Анатолий Антонович…

— Но ведь надо смотреть правде в глаза. Со страной может случиться все, что угодно, если законы на деле не станут определять нашу жизнь. Именно беззаконие — страшный бич России.