Дальше существует несколько вариантов развития событий: Леонов отчего-то каждый раз пересказывал случившееся в тот день на новый лад.
По одной из версий, навстречу юному поэту вышла кухарка и огорошила его фразою: «Таких он принимает только по пятницам». Но недаром Леонов был купеческим внуком – он не растерялся и сунул ей рубль. Его впустили. Лёна вошел в переднюю, увешанную картинами, и сразу же услышал, как наверху начала истошно кричать какая-то дама. Тут Лёна и сбежал.
По другой, менее вероятной версии, Брюсов все-таки принял Леонова, но выслушал равнодушно, разговора не состоялось, рукописей мэтр не взял.
Наверное, и к лучшему, если так. У Брюсова, в отличие от Максима Леоновича, вкус к поэзии был безупречный, и неизвестно еще, как бы сказалась на Лёне Леонове отповедь мэтра: тексты были, в сущности, совсем слабые.
Впрочем, возможно, что Леонов пришел в тот день с поэмой «Земля» – это самая серьезная его юношеская работа, в которой контуры будущего миропонимания писателя очерчены более внятно, чем в самых первых поэтических, почти случайных проговорках.
Леонов шел к Брюсову, чтобы поговорить на самую серьезную уже в те годы для него тему – взаимоотношения Бога, дьявола и человека.
Поэма, которую Леонов завещал уничтожить, все-таки уцелела, и мы, вопреки желанию писателя, можем в нее заглянуть.
Главный герой поэмы – дьявол. В первой строфе он не называется никак, но определяется как «хитрый», «бездомный», «темный», «безрассудный».
Во второй строфе он получает имя – «черный ангел».
Черный ангел решается на заговор против Саваофа и становится «великим черным Сатаной».
«И однажды из ночных пустынь/ Он прокрался, притворяясь Белым,/ Изгибаясь птицей/ И, губами порыжелыми/ Как собака на цепи скуля,/ Он ударил Бога по деснице./ А в деснице была Земля!»
Бог выронил Землю, и «великий черный Сатана» украл ее.
Здесь, в поэме, появляется еще одно важное для Леонова слово – «Вор», так будет называться один из самых известных его романов.
«Солнце настигало,/ Жгло огнем расплавленных лучей/ Удлиненный череп Вора./ Закрывая впадины очей,/ Сатана свернул в концы простора».
Сатана пытается спрятаться от Бога и одновременно уговаривает украденную им Землю умереть вместе с ним.
«А вверху изстарелся Бог/ Под напором изменных тревог,/ Издеваясь улыбкою Божьей», – пишет Леонов, оставляя некое недоумение по поводу того, как же все-таки завершится человеческая история. Над чем издевается Бог? Над своей старостью? Над Вором? Над судьбой Земли?
«Это был первый заговор» – так завершается поэма.
Логический конец у поэмы отсутствует, видны явные смысловые провалы, написана она не очень умело, но сама задача, поставленная перед собой шестнадцати– или семнадцатилетним подростком, – велика. Отец Леонида, всю жизнь что-то писавший, подобных задач в своем сочинительстве не ставил никогда.
Спустя всего пять лет, в 1922-м, Леонов вновь вернется к теме кражи Земли и потерянности человечества в рассказе «Уход Хама». И впоследствии эта тема станет одной из главных для него еще на полстолетия.
Однако уже на основании этой поэмы мы можем заключить, что семнадцатилетний Леонов помимо Ветхого и Нового заветов слышал и так называемые славянские дуалистические легенды о сотворении мира, очевидно, повлиявшие на сюжет «Земли», и так или иначе был знаком с Книгой Еноха – самым ранним из апокрифических апокалипсисов.
Возможно, Леонов знал Книгу Еноха в пересказе, данном в сочинении И. Я. Порфирьева «Апокрифические сказания о ветхозаветных лицах и событиях», вышедшем в 1873 году в Казани. Но учитывая то, что последние две части Книги Еноха сохранились на славянских языках и к началу века были достаточно широко распространены в России, допустимо, что Леонов частично ознакомился и с самой Книгой. Может, даже читал ее фрагменты своему деду и еще ребенком был поражен теми откровениями, что заложены в тексте.
Так, в Книге Еноха впервые сказано, что именно ангелы научили людей богоборчеству и греху. И несмотря на то, что ангелы, совратившие мир, наказаны, их злая наука не прошла даром, а, значит, снедаемое грехами человечество неизбежно погибнет.
«Вы грезите, пока суровый век не повернет железные страницы…»
Состояние умов и общества в начале 1917 года очень хорошо просматривается, когда, к примеру, листаешь подшивку того самого «Северного утра», с которым напрямую связано очень важное время в жизни и самого Леонида Леонова, и его отца.
Первая и четвертая полосы газеты были, как правило, переполнены разнообразной рекламой и любопытными анонсами. В первом номере за 1917 год на первой полосе можно увидеть объявления о спектаклях Интимного театра, Электротеатра, а также о постановке «Мулен Руж». На последней полосе той же газеты неизменно продают свиней, ищут нянь, бонн и кухарок. Максим Леонов-Горемыка из номера в номер пишет о поэтах-самородках, крайне редко делая исключение то для местного художника, то для столичного певца, то для поборников трезвости.