Подручный смерти

– Гребаные правила, тудыть их. – Он пнул косяк, затем шлепнул по спине своего помощника. – Одевайся. Идем гулять.

После их ухода я продолжал лежать на кровати, думая о словах Шкоды. Но недолго. Первое, что я усвоил, став детективом: не придавать большого значения тому, что другие хотят донести до ваших ушей. Но, так или иначе, его слова заставили задуматься о том, насколько в грядущее воскресенье мне будет приятно попасть на растерзание машины.

Ответ пришел очень быстро – но не из головы, а из самого нутра.

И нутро сказало «нет».

Пятница Смерть от диких животных

А дальше я забыл

Когда я проснулся, крови на туфлях не оказалось. Должно быть, кто-то ночью зашел в комнату, взял их, тщательно вычистил и утром вернул на место.

Меня разбудил Шкода – он мучил пишущую машинку, медленно и усердно выстукивая по клавишам. Сказал, что пишет обвинительное письмо хозяйке ресторана, куда он вчера вечером пришел устроить погром. Его вышибли оттуда прежде, чем он успел перевернуть хотя бы полдюжины столиков.

– А куда ходил Война? – спросил я сонно.

– Громил соседнее заведение.

Шкода сказал, что, как закончит письмо, сразу спустится в столовую. Когда я уже собрался выходить, он сообщил, что Война роется на складе в поисках снаряжения, а Мор тестирует в лаборатории рвотное снадобье средней силы, так что они к завтраку не явятся. Я поблагодарил его и закрыл за собой дверь.

По пути в столовую мною вдруг овладело одно воспоминание, настолько яркое и сильное, что я застыл как вкопанный. Оно касалось той снежно-белой женщины, которую я видел во вторник в фойе кинотеатра.

* * *

До моей смерти девять месяцев. Я вглядываюсь в полумрак у дальней стены кафе «Иерихон» в поисках свободного места. За последним столиком замечаю одинокую женщину – ее голова опущена, лицо освещено приглушенным светом. Нахмурив брови, она смотрит в чашку с капуччино и вяло ковыряет шоколадное пирожное с орехами. Поскольку других свободных мест в кафе нет, я подхожу к ней и прошу разрешения присесть рядом.

– Пожалуйста, – отвечает она, – мне все равно.

Ее прямота звучит как вызов. И я столь же прямо говорю ей слова, которые сам однажды услышал во времена своего срыва и которые могли бы вывести ее на разговор:

– Не унывайте – может, все обойдется. Она поднимает глаза и произносит с едкой усмешкой:

– Уже не обошлось.

Глубоко внутри своего панциря я ощутил первое прикосновение любви. Я стал влюбляться в ее темные, пронзительные, печальные глаза, измученную душу и даже в простую черную одежду. И я спросил, как ни в чем не бывало:

– Так что произошло?

Ее звали Люси, и мой роман с ней развивался по той же схеме, что и все остальные за последние два года. Я искал женщину, чтобы воссоздать образ матери и эксгумировать чувство защищенности. Но защищенность вскоре оборачивалась скукой, и я начинал хотеть риска – эмоционального, физического или душевного. Но с риском приходила угроза боли, и тогда я начинал искать пути к отступлению. Порочный круг замыкался.

Должно быть, за последние годы я пресытился окончательно. Я хотел, чтобы все мои отношения походили на контракт. Разговоры, письма, выражения, жесты, прикосновения – все по контракту. Мне хотелось, чтобы условия контракта были настолько продуманы, настолько совершенны, настолько безопасны, чтобы еще до первого поцелуя мы с партнершей лишь зеркально отражали друг друга. Не совершали никаких действий, помимо оговоренных в контракте; каждый только повторял то, что говорил или делал другой. Когда моя любовница наконец дарила мне поцелуй, я тоже отвечал поцелуем, вкладывая в него ровно столько страсти, сколько и она. Когда же она говорила, что любит меня, я, словно попугай, повторял ей эти слова.

Но подобные отношения сродни трупам: чем дальше, тем менее приятными становятся. Пытаясь остановить гниение, кто-то из нас брал ответственность за пересмотр условий контракта – предлагал варианты новых действий, возможность отказа от чего-либо или жестко отстаивал свою позицию. Но это не помогало, ведь наша связь представляла собой не более чем ряд контрадикторных поправок и дисклеймеров, приписок и словесных уловок – пока контракт сам себя не изживал.

Как я мог так жить?

Мое тело зомби, все еще неподвижное, свела жестокая судорога. Моя память совершила прыжок вперед во времени от нашей первой встречи.

Пару недель мы с Люси регулярно встречались – поначалу на неформальной основе, потом заключив негласный договор. Я подхожу к моменту, когда выбрался из панциря и сказал:

– Кажется, я начинаю в тебя влюбляться.

– Я тоже, – ответила она.

Еще один скачок во времени. Еще один спазм.

– Я тебя люблю, – говорю ей.

Она улыбается и спрашивает:

– Где ты будешь этой ночью?

От этого воспоминания до сих пор закипает моя кровь зомби.

* * *