Поле битвы – душа

С возвращением в Ленинград со мной происходит ещё одна метаморфоза. Я впервые осознаю, что нужно учиться. И не только нужно, но и необходимо. И прежде всего для того, чтобы уехать из СССР, этой «коммунистической» страны с её общественно-политической шизофренией; из страны, которую я за несколько лет самостоятельной жизни возненавидел за тотальное лицемерие, всеобщее удушье и кухонную безнадежность. А на Западе – земле обетованной, как тогда казалось, были востребованы эмигранты с образованием. Это потом, с прожитыми годами и опытом, в моем сознании появятся такие понятия, как Родина и патриотизм. А тогда я жил в стране, в которой большевики сделали все, чтобы граждане этой страны, кто люто, кто тихо, её ненавидели. Как сказал писатель Виктор Некрасов, эмигрировав во Францию: «Лучше помереть от тоски по Родине, нежели от злобы на родных просторах». И мой неосознанный протест «не быть как все» принял осознанную форму неприятия коммунистического режима. Произошло это после знакомства с книгами Солженицына и совместного распития спиртных напитков с диссидентами.

Кстати, о книгах. Родители привили мне любовь к чтению, и с четырех лет я уже много и увлеченно читал. На всю жизнь стал «запойным» читателем. Книги – единственное, что совершенно и бескомпромиссно примиряет меня с реальностью и самим собой. Хотя, если точнее, отгораживает от них. Я – наркотически зависимый человек, мое зелье – книги, и в моем фантомном шприце – миллионы кубов чужих фантазий, желаний и судеб.

Одна из непризнанных страстей человека – быть остановленным Словом.

Итак, пускай с ошибочного стимула, но в моем сознании появилось желание учиться и получить образование. (Это потом люди, создающие моё пространство, не раз заставят меня вновь и вновь вспоминать очень жизненный афоризм, гласящий, что «между знаниями и образованием примерно такая же разница, как между нравственностью и знанием уголовного кодекса»). Я опять вспомнил папин принцип «чугунного зада» и на целый год засел за учебники, готовясь к поступлению в какой-нибудь гуманитарный институт. Гуманитарный потому, что природа моего ограниченного ума безупречно гуманитарная – в школе я за десять лет так и «не смог» выучить таблицу умножения. Но вызванный внезапно к доске на уроке истории или литературы, я, не выучивший урока, в течение длительного процесса поднимания тела из-за парты считывал глазами с учебника нужную информацию, «держал» ее перед глазами, пока отвечал, и получал пятерки. К сожалению, этот фокус «зрительной памяти» не срабатывал с математикой, физикой и химией. Формулы, отпечатываясь на сетчатке глаза, до мозга не доходили. Поэтому моё будущее виделось мне туманно-гуманитарным.

Распорядок дня у меня был следующий: в шесть утра – подъём, пробежка по еще пустынному городу и старинному Таврическому саду, душ, кефир, и около семи часов я садился за письменный стол. Окончательно я его покидал в девять–десять вечера, перед сном. Скажете, что такому шалопаю, как я себя описываю, вы не поверите – откуда вдруг такая усидчивость и прилежание, но я и сам был поражен, когда словно озарением в меня вошло понимание, что мое будущее в моих руках. И я стал учиться так, как Павка Корчагин описывал строительство узкоколейки; как, вероятно, египтяне строили свои пирамиды.

Английский язык, История и Литература. Энтузиазма мне было не занимать, но моё искреннее желание учиться столкнулось с ограниченностью школьной программы. И если с английским языком всё понятно – хочешь знать, будешь знать, то Историю России, оболганную большевиками, я пробовал исследовать по толстым книжкам академиков. Я ещё не знал, что Историю переписывали не только большевики: под себя её основательно подгоняла династия Романовых, а монах Скалигер – отец исторической хронологии, как выяснилось, вообще считать не умел. Похоже, историю перевирать начали ещё охотники за мамонтами. Но до сенсационных публикаций историков Носовского и Фоменко – до истории «потерянного тысячелетия» – было ещё далеко.

Как пример самообмана человечества можно привести «открытие» Трои Шлиманом. Все знают, что Шлиман откопал Трою, и каждый знает, что Шлиман откопал не Трою. Пройдёт сколько-то времени и история эту разницу нивелирует, размоет в своём потоке. И провинциальный по отношении к Трое городок, которому «посчастливилось» попасться на глаза Шлиману, фактически станет Троей.

«Главное, вовремя подвернуться под лопату Шлимана!» – сказал, ухмыляясь, древнегреческий Урюпинск.