Повесть о дупле Уцухо-Моногатари. Часть 2

Император Сага попросил дать ему взглянуть на него. Инструмент имел необычную форму и был очень красив на вид. Он отличался от тех инструментов, которые привёз Ияюки из Танского государства, и даже от других кото, привезённых Тосикагэ. Император тронул одну струну, и раздался необыкновенный по красоте звук. Очарованный звучанием, он тронул вторую струну, но в ответ не послышалось ничего, даже самого тихого звука, по-прежнему стояла тишина. «Страшный инструмент!» — вздрогнул император. Оба императора были испуганы и велели отнести кото за занавеску дочери Тосикагэ.

Госпожа придвинула его к себе, но слёзы полились из её глаз, и она погрузилась в воспоминания. Кое-как она справилась с собой, успокоилась и приготовилась играть.

Все принцы и сановники со смущённой душой ждали, что будет дальше. Прислуживающие госпоже дамы поспешно вынесли масляные светильники, и вокруг стало светло, как днём.

Посыльный от императора и не думал возвращаться во дворец, он напоминал дровосека, жившего в древности, который, заблудившись в горах, провёл там годы.[403]

Среди всех кото, сделанных в неведомой земле, хаси-фу отличалось самым замечательным звучанием. Именно на этом инструменте семь мастеров с семи гор завещали Тосикагэ исполнять превосходные произведения, которым они его обучили. Госпожа сыграла только то произведение, которому Тосикагэ научился у первого учителя. Инструмент звучал громче и красивее, чем хосоо-фу.

Загрохотал гром, сверкнула молния, земля заколыхалась, как при землетрясении. Слушатели перепугались, и ужас охватил их. Госпожа заиграла только на одной струне — вдруг вода в пруду и канавах поднялась на два сун и потекла потоками по земле. Слушатели не могли прийти в себя от изумления. Госпожа продолжала играть на одной струне, и люди постепенно успокоились. Она заиграла на двух — всё погрузились в печаль более сильную, чем раньше. Слушая эти звуки, глупые вдруг стали умными, гневные умиротворёнными. Бурный ветер затих. Тяжелобольные неожиданно исцелились. И даже те, кто был прикован к постели, не могли не подняться, слушая эту дивную музыку. Казалось, что неприступные скалы, деревья, грозные духи проливают в ответ слёзы. Судзуси, забыв обо всём на свете, внимал всей душой и чувствовал всё большую печаль. Видя, как из глаз императора Судзаку дождём лились слёзы, Судзуси думал с печалью: «Что же он чувствует?» Среди собравшихся не было ни одного, кто бы не был потрясён и не плакал.

Накатада не мог представить себе, что эту чудесную музыку, которую он до сих пор никогда не слышал, играет его мать. Он чувствовал, как сердце его сдавила непереносимая печаль.

Четверо внуков Сагано начали красиво петь, их тонкие голоса были печальнее, чем стрекотание цикад в осеннем поле. Затем они стали танцевать. Император Сага во власти печального очарования, отбивал такт веером, а император Судзаку проникновенным голосом пропел на мотив исполняемого произведения:

— Звукам дивным внимая,

Которыми раньше

Не мог насладиться,

Не знаю, что делать.

Мука сердце сжимает.

Император Сага продолжил:

— Не напрасны мольбы

Были мои,

И внемлю музыке дивной.

А не то

О чём вспоминал бы?

Все присутствующие были восхищены.

— Поиграйте ещё немного, — попросил император Судзаку.

Но госпожа ответила:

— Я не так хорошо себя чувствую сегодня, я устала… — И больше она не играла.

Император Судзаку, который хотел слушать ещё и ещё, написал ей:

«Игру твою

Не в силах забыть,

Чертог в облаках я покинул.

И ныне свободно

К тебе могу приезжать».[404]

Она на это ответила:

«Могла ли мечтать,

Что в жалкую хижину

Спустится облако?

Какими словами

Выразить радость свою?[405]

Эта радость глубоко проникла мне в душу».

Стихотворение было написано так замечательно, что император Судзаку изумился: «Как она может быть во всём столь совершенна?»

Госпожа хотела, чтобы Инумия поиграла на рюкаку-фу, которое было настроено не в обычный лад. Услышав кото, император Сага удивился:

— Какой-то странный лад. Что это?

— Кото настроено в лад утренней зари, — ответила госпожа, и делая вид, что будет играть сама, посадила за инструмент внучку.

На небе разгоралась заря, всё вокруг было необыкновенно красиво.

Музыканты заиграли на своих инструментах, загремели барабаны, но через некоторое время им дали знак замолчать, и зазвучало кото. Чистые звуки уносились к небесам. Инумия играла лучше, чем её отец. Только Накатада заметил, что игра немного отличается от манеры госпожи, он слушал, изумляясь и никому не говоря ни слова.

Судзуси сказал:

— Странно, что рюкаку-фу настроено в лад утренней зари, но звучит совершенно необычно. Накатада так никогда не играет.

Он сидел недалеко от императора Судзаку, который, услышав его слова, произнёс: