Повесть о любви и тьме

И так до сих пор, словно назло, стоит дом-музей Агнона посреди улицы Клаузнер.

А вот дом Клаузнера был разрушен, его больше нет, и на его месте, к сожалению, построен просто многоквартирный дом, самый обыкновенный, ничем не примечательный — прямо напротив дома Агнона на улице Клаузнер.

8

Каждую вторую или третью субботу мы совершали паломничество в Тальпиот, на маленькую виллу дяди Иосефа и тети Ципоры. Примерно шесть-семь километров отделяли наш дом в квартале Керем Авраам от Тальпиота, отдаленного иерусалимского района. Он считался тогда в какой-то мере опасным: южнее кварталов Рехавия и Кирият Шмуэль, южнее ветряной мельницы в Мишкенот Шаананим лежали пространства чужого Иерусалима — Талбие, Абу Тор, Катамон, Немецкая колония, Греческая колония и Бака. (Абу Тор, — объяснил нам однажды учитель господин Ависар, — назван так по имени одного героя, прозванного арабами «Отец-бык», Тальбие был некогда владением человека, которого звали Талеб, Бака по-арабски значит «долина», что же касается слова Катамон, то это искаженное арабское «ката монс», что переводится с греческого — «рядом с монастырем»). А еще дальше на юг, за всеми этими чужими мирами, там за темными горами, на краю света, мерцали одинокие точки еврейских поселений — Макор Хаим, Тальпиот, Арнона и кибуц Рамат Рахель, почти соседствующий с окраинами Вифлеема. Из нашего Иерусалима нельзя было разглядеть квартал Тальпиот: виден был лишь маленький серый массив, запорошенные пылью кроны деревьев на вершине далекого холма. Однажды ночью сосед наш инженер господин Фридман указал с нашей крыши на горстку бледных дрожащих огней на краю горизонта, подвешенных между небом и землей, и сказал:

— Там — военный лагерь Алленби, а вот там, возможно, видны огни кварталов Тальпиот или Арнона. И если снова вспыхнут арабские беспорядки, положение их будет не из легких. Не говоря уже о настоящей войне.

*

Мы отправлялись в путь после обеда, в час, когда город прячется за закрытыми ставнями и жалюзи, целиком погружаясь в послеобеденную субботнюю дрему. Мертвая тишина разливается по улицам и дворам, меж каменными домами и навесами из жести, прилепившимися к ним. Кажется, будто весь Иерусалим заключен внутрь прозрачного стеклянного шара.

Мы пересекали улицу Геула, вступали в лабиринт переулочков обветшавшего ультраортодоксального района в верховьях квартала Ахва, подныривали под бельевые веревки с развешанными на них черными, белыми, желтыми одеждами, проходили мимо ржавых железных перил, огораживающих захламленные веранды, а также и лестницы-переходы, по которым нам приходилось взбираться на улице Зихрон Моше. Эта улица всегда была окутана облаком запахов от кушаний, что готовили бедняки из ашкеназской общины: чолнт, борщ (это блюдо так и называлось — по-русски), жареный лук, чеснок, квашеная капуста… Далее наш путь проходил по улице Невиим. Ни одной живой души не было видно на субботних улицах Иерусалима в два часа дня пополудни. Свернув с Невиим, мы спускались по улице Штраус, вечно погруженной в полумрак, создаваемый кронами огромных древних сосен, и шли дальше в тени двух стен. Отсюда начиналась стена из серого, поросшего травой камня, ограждавшая протестантскую больницу сестер-дьяконесс, затем тянулся тяжелый мрачный каменный забор больницы Бикур-Холим с символами двенадцати колен Израилевых, выбитых на великолепных медных дверях главного входа. Эхо запахов — лекарств, старости, острого раствора лизола, — исходящих от этих лечебных заведений, отдавалось по всей округе. Затем мы пересекали улицу Яффо возле прославленного магазина одежды, который назывался «Мааян-штуб», и задерживались на минуту у витрины книжного магазина «Ахиасаф», чтобы папа мог жадными глазами пожирать разнообразные, выставленные там ивритские книги. Далее мы шли вдоль всей улицы Кинг Джордж, минуя роскошные магазины, кафе с высоко подвешенными люстрами, богатые торговые заведения. Все было пусто. Закрыто по случаю субботы, но витрины, хоть и забранные железными решетками, подмигивали нам, соблазняли чарами иных миров, мерцанием дальних континентов, дыханием ярко освещенных шумных городов, расположенных на берегах больших рек. Там, в этих городах — элегантные дамы и спокойные, утонченные, богатые мужчины, которым не приходится жить среди беспорядков, несчастий, напастей, которые не знают стесненных обстоятельств, у них всего вдоволь, им не приходится думать о каждой копейке, они свободны от законов, которые установили для себя первопроходцы и волонтеры, созидающие Эрец-Исраэль, свободны от таких наказаний, как «выкуп за ишув», больничные кассы, продовольственные и промтоварные карточки… Сидят они себе в глубине своих уютных домов, над черепичными крышами которых тянутся вверх трубы, или в своих просторных, устланных коврами квартирах, расположенных в больших домах с новейшим оборудованием, где привратник в голубой униформе приставлен к лифту, и горничные, повара, экономки прислуживают этим дамам и господам, которые живут в свое удовольствие, воистину наслаждаясь жизнью. Не то, что мы здесь.

*