При исполнении служебных обязанностей

- Вас понял, - сказал Богачев, - прошу простить. И он занялся меню.

- Хочешь сигарету? - спросил Струмилин.

- Спасибо, пап, не хочется. Я сегодня на съемках перекурилась.

"Она актриса, - понял Богачев, - я видел ее в картинах. Вот дубина, приставал со своим Балашовом!"

Богачев выбрал себе еду, решил выпить немного сухого вина и кофе по-турецки.

- Сегодня Рыжов говорил мне любопытные вещи, - рассказывала Женя отцу. Она наморщила лоб, вспоминая. - Сейчас, погоди, я скажу тебе точно его словами. Он мне объяснял эпизод, когда я могу сделать очень выгодную партию с нелюбимым человеком и нахожусь на распутье. Он объяснял мне так: лавочник, спящий с женой под пуховым одеялом, считает безумцем и чудаком полководца, спящего под серой суконной шинелью. Лавочник не в состоянии понять, что д о с т и г н у т о е - скучно, как скучна стрижка купонов. Понятие д о с т и г н у т о г о широко: это понятие распространяется от зеленной лавки до обладания полумиром. Полководцу будет скучнее, чем лавочнику, если он будет делать все то, что ему хочется.

Высшая форма наслаждения - знать, что м о ж е ш ь. Высшая форма самоуважения - знать, что можешь заставить мир положить к твоим ногам яства, богатства, женщин - и не заставлять мир делать это. Лавочник заставил бы...

- Любопытно, - сказал Струмилин, - хотя чуточку эклектично.

Богачев покраснел и сказал:

- А по-моему, это чистая ерунда.

- Чистая? - улыбнулся Струмилин.

- Чистая - в смысле абсолютная.

- Почему так? - спросила Женя.

- Потому, что лавочник никогда не станет полководцем. Это раз. И еще потому, что полководец спит под суконной шинелью раз пять в году - для журналистов, писателей и приближенных историков. Это два. А то, будто высшая форма наслаждения - знать, что можешь, - бред. Это три. Каждый гражданин должен знать, что он все может, и незачем это его сознание считать чем-то исключительным.

Наслаждение исключительно.

Струмилин и Женя переглянулись. В глазах Струмилина заблестели веселые огоньки.

- Вы не философ, случаем? - спросил он.

- Нет, - ответил Богачев, - к счастью, я не философ. А ваша работа в кинематографе, - он посмотрел на Женю, - мне очень нравится. Вы здорово играете:

честно, на все железку.

Струмилин засмеялся, а Женя сказала:

- Спасибо вам большое.

Богачев смутился и начал внимательно изучать меню, хотя заказ он уже сделал.

"Не хватало, чтобы я в нее влюбился, - подумал он. - Романтичная получится история".

Джаз заиграл медленную, спокойную музыку. Богачев поднял голову, посмотрел на Женю и попросил:

- Давайте пойдем потанцуем, а? Женя поднялась из-за стола и ответила:

- Пошли.

Они танцевали, и Женя все время чувствовала на себе взгляд Ники.

- Ваш папа не будет сердиться? - спросил Богачев.

- Нет, не будет.

- Вы танцуете так же хорошо, как играете в кино.

- Вы тоже очень хорошо танцуете.

- Я знаю.

Женя улыбнулась.

- Нет, верно, я знаю. Я учился в школе танцев, когда был в ремесленном.

- Что вы делали в ремесленном?

- Вкалывал.

- Вкалывали?

- Ну да.

- А зачем же школа танцев?

- Обидно было. Школьники все пижоны, а мы работяги. Ну вот, я и решил постоять за честь рабочего класса. Мы ходили к ним в школу на вечера и танцевали, как боги.

- Как боги?

Теперь засмеялся Богачев.

- Это к тому, что нам неизвестно, как танцуют боги и танцуют ли они вообще?

- Конечно.

- Боги танцуют, - убежденно сказал Богачев. - Боги танцуют липси, когда им грустно.

Музыка кончилась. Богачев шел с Женей между столиками. Ника смотрел на Женю. Ей вдруг стало весело и захотелось показать ему язык. Почему ей захотелось это сделать, она не поняла, но желание такое появилось, и оно было острое. Жене стоило труда удержаться и не показать Нике язык.

"Почему его зовут Ника? - подумала она. - Так зовут балованных детей. Это хорошо, что его зовут Никой. Если бы его звали как-нибудь по-мужски, мне бы не захотелось показать ему язык. И мне было бы неприятно танцевать с другим. А мне приятно танцевать с этим парнем, хотя он весь какой-то непонятный и смешной. Но это хорошо, когда мужчина смешной. Значит, он смелый. Или - добрый".

Когда они пришли к столу, Струмилин уже расплатился.

- Пойдем, Жека, - предложил он, - пойдем, дочка, а то мне завтра рано вставать.

Спасибо тебе, мне было хорошо. И все стало хорошо, потому что мы зашли сюда с тобой.

Когда они ушли, Богачев подумал: "Ничего страшного. Я найду ее на студии. И ни за что не буду к ней звонить по телефону. Очень нехорошо звонить женщине по телефону".

4

Первый, кого Богачев увидел в кабинете командира отряда Астахова, был давешний мужчина из ресторана, отец Жени.

- Познакомьтесь, Павел Иванович, - сказал Астахов, когда Богачев представился ему, - это ваш второй пилот.

- Здравствуйте. Зовут меня Павел Иванович. Фамилия - Струмилин.

- Струмилин? - поразился Богачев. - Тот самый?

Астахов засмеялся и сказал:

- Тот самый.

- Где вы учились? - спросил Струмилин.

- В Балашове.

- У Сыромятникова?

- Да.

- Он прекрасный пилот.

- Вы лучше.

Струмилин поморщился: парень слишком грубо льстит.

- Я правильно говорю, - словно поняв его мысли, сказал Богачев. Сыромятников - прекрасный педагог, но как пилот - он же старый.