Приграничное сражение 1941. Первая битва Великой Отечественной

«Уже у населенных пунктов Шуровище и Сторовицы на р. Стырь части стрелковой бригады подверглись нападению русских танков. 16-й истребительно-противотанковый батальон принял бой. С удаления до 100 метров полевые пушки открыли огонь по стальным колоссам. 21… 23 попадания! Русский танк отходил медленно назад. Поврежден был только поворотный механизм башни. Бойцам хотелось плакать от обиды! Выяснилось, что ни 3,7-см ни 5-см полевые пушки с коротким дулом ничего не могли поделать с танками русских на удалении более 500 м. Другие танки накрыли огнем позиции полевых орудий. Добычей истребительно-противотанковой группы становились лишь легкие танки. Одна лишь 3-я рота 16-го истребительно противотанкового батальона уничтожила в этот день 26.6 18 танков неприятеля»[479].

Танки PzIII и PzIV 11-й танковой дивизии въезжают на улицы украинского города

С одной стороны, эти слова очень похожи на традиционные для немцев жалобы на «дверные молотки» ПАК-35/36. Однако если мы вчитаемся в сие красочное описание, то обнаружим, что противотанкисты «плакали от обиды», не сумев поразить советские танки на дистанции свыше 500 м. Прописью: пятьсот метров. Строго говоря, советские 45-мм пушки обр. 1937 г. тоже не пробивали броню немецких танков, защищенных 50-мм броней, на дистанции 500 м. Даже если оперировать теоретическими таблицами бронепробиваемости и не учитывать проблемы с раскалывавшимися при ударе о броню 45-мм снарядами. Соответственно, на дистанциях менее 500 м советские танки все же поражались, по крайней мере из ПАК-38, а тяжелому КВ, как следует из описания, удалось заклинить башню.

Если бы 12-й танковой дивизии удалось ввести в бой хотя бы половину своей бронетехники, то у 8-го мехкорпуса были все шансы добиться решительного результата в контрударе 26 июня. Наступление 75 танков (т. е. усиленной танковой бригады, если брать по меркам 1942–1945 гг.) частям 16-й танковой и 57-й пехотной дивизии удалось отразить.

Согласно отчету, составленному по итогам боев, потери боевых машин 12-й танковой дивизии за 26 июня составили:

5 КВ

18 Т-34

10 БТ-7[480].

Соединение потеряло 33 танка, почти половину из принимавших участие в контрударе 75 машин двух танковых полков. По отчету командования корпуса, по крайней мере два танка 12-й танковой дивизии завязли в болоте. Кстати говоря, Рябышев и Цинченко в своем отчете оценили потери соединения Т.А. Мишанина всего в 8 боевых машин, в то время как одних Т-34 вышло из строя 18 штук. Если взять цифры из отчета штаба 12-й танковой дивизии как базовые, то можно сделать вывод, что противотанкисты 16-й танковой дивизии несколько недооценили свои успехи. Они посчитали среди уничтоженных советских «легких танков»… новейшие «тридцатьчетверки».

Задержка с форсированием заболоченных речек позволила немцам оправиться от первого шока и вызвать авиацию. Доселе сосредоточившиеся на ударах по аэродромам ВВС Юго-Западного фронта бомбардировочные эскадры V авиакорпуса переключились на бомбардировку мехкорпусов. Наиболее сильным ударам подверглась 12-я танковая дивизия. По крайней мере, в отчетных документах 34-й танковой дивизии воздействие авиации противника 26 июня вообще не упоминается. Начштаба 8-го мехкорпуса Цинченко вполне определенно пишет об авиаударах «главным образом 12-й тд». Возможно, Люфтваффе было нацелено на наступающую непосредственно на Берестечко дивизию. Возможно, свою роль сыграло то, что в районе Лешнева местность была более открытой, благоприятствующей использованию авиации. Утюжить 34-ю танковую дивизию в соседних лесах было затруднительно. Так или иначе, в 14.00 над головами бойцов и командиров 12-й танковой дивизии разверзлись небеса. До 20.00 на части дивизии Т. А. Мишанина обрушилось около 20 налетов. Бомбардировщики противника буквально ходили по головам. Конечно, советские танки всех типов были для двухмоторных бомбардировщиков Хе-111 и Ю-88 трудной целью. Однако тылы и артиллерия дивизии подверглись настоящему разгрому. Было сожжено множество машин с боеприпасами, горючим и другим имуществом. Воспоминания комиссара корпуса Н. К. Попеля изобилуют ошибками и неточностями, но картина горящего после налетов леса нарисована им так ярко, что ее-то Николай Кириллович наверняка видел собственными глазами: «Метрах в пятнадцати догорал перевернутый остов радиомашины. Горел и лес. По бронзовой коре сосен бежало пламя. Вверх, вниз, по веткам на соседние стволы. Горящие деревья падали, поджигали грузовики, палатки, мотоциклы».