Еще раз повторяю. Гражданская война есть обостренное продолжение классовой борьбы. Вооруженное восстание есть продолжение политики, но особыми средствами, поэтому и судить о восстании нужно под углом его особых средств. Нельзя мерить политику военным аршином, но и военное дело нельзя мерить одним лишь политическим аршином, – скажем, в отношении времени. Это тоже серьезный и самостоятельный вопрос, который должен найти освещение в нашем уставе. В подготовительный период мы измеряем время политическим аршином, т.-е. годами, месяцами, неделями. В период вооруженного восстания мы измеряем время часами и днями. Недаром говорится, что в военное время месяц идет за год; иногда и день за год. В апреле 1917 г. Ленин говорил: «терпеливо и настойчиво разъяснять рабочим…», а в конце октября уже не оставалось времени на терпеливое разъяснение тому, кто еще не понял, – нужно было идти в наступление во главе тех, которые уже поняли. Упущение лишнего дня в октябре означало бы крушение работы многих подготовительных месяцев и лет. Я вспоминаю ту военную игру, которую вы проводили несколько месяцев тому назад в Военной Академии. Там у вас вышел, насколько помню, спор, уводить ли немедленно части из Белостокского района, ввиду безнадежности тамошних позиций, или задержаться там в надежде на восстание в Белостоке, как пролетарском городе. Разумеется, решить такой вопрос серьезно можно лишь на основании самых точных и реальных данных. Военная игра этими данными не располагает, так как в ней все условно. Но принципиально говоря, в вашем споре столкнулись два мерила времени: чисто военное и революционно-политическое. А какое мерило, при прочих равных условиях, господствует на войне? Военное. Другими словами: поднимется ли Белосток за несколько дней – сомнительно; да если и поднимется, то неизвестно, что сделает поднявшийся пролетариат без военной подготовки и вооружения, а потерять за два, за три дня две-три дивизии вполне возможно, если они будут топтаться на безнадежных позициях в ожидании восстания, которое само по себе не может еще радикально изменить военную обстановку. На известном опыте с Брест-Литовским миром мы имели классический пример неправильного применения политического и военного мерила времени. Вы знаете, что большинство Центрального Комитета, и я в том числе, решили против меньшинства, во главе которого стоял тов. Ленин, не подписывать мира, хотя и был риск, что немцы начнут наступать. Какова была мысль этого решения? Часть товарищей утопически надеялась на революционную войну; другая часть, и я в том числе, считали необходимым «прощупать» немецкого рабочего: окажет ли он сопротивление кайзеру, если тот станет наступать на революцию. В чем была здесь ошибка? В чрезмерности риска. Для того, чтобы раскачать немецкого рабочего, могли понадобиться недели или месяцы, а для того, чтобы немецким войскам добраться до Двинска, Минска и Москвы, нужны были, по тем временам, недели и дни. Революционно-политический аршин – долгий, а военный – короткий. И кто не уяснит себе этого до конца, как следует быть проработав имеющийся опыт, продумав и обобщив его, тот рискует из сочетания революционной политики и военного дела, т.-е. из величайшего нашего преимущества, сделать источник новых и новых ошибок.
НЕОБХОДИМА ВЕЛИЧАЙШАЯ ЯСНОСТЬ В ПОСТАНОВКЕ ВОПРОСОВ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ
Тов. П. опять вернул нас к вопросу о том, какой собственно устав мы пишем: устав вооруженного восстания или устав гражданской войны. Я все-таки остаюсь при своем мнении, говоря: не надо, – говорит он, – замахиваться слишком широко, иначе наша задача совпадет с задачами политики Коминтерна. Ничего подобного! Кто так говорит, тот явно смешивает гражданскую войну в точном смысле этого слова с классовой борьбой. Если мы обратимся к Германии, как к объекту изучения, то мы можем, например, с большой пользой заняться мартовскими днями 1921 г. После того следует длительный период собирания сил под лозунгом единого фронта. Совершенно очевидно, что к этому периоду устав гражданской войны никак не подойдет. С января 1923 года, с оккупации Рура, создается снова революционная обстановка, которая резко обостряется с июня 1923 года, когда терпит крушение буржуазная политика пассивного сопротивления и, вместе с тем, шатается или разваливается вся буржуазная государственность. Вот этот период мы, разумеется, должны подвергнуть тщательному изучению, с одной стороны, как классический образец развития и нарастания революционной ситуации, а с другой стороны, как столь же классический образец упущенной революции.