Программист

— Я знаю, что в письме — уже прочел… Кто этот «молодой специалист»?! — Анатолий Михайлович прервался и помахал стилусом из стороны в сторону, что означало: «можешь не отвечать». — Так понимаю, вопрос не к вам. Если больше ничего не знаете, свободны. Пригласите только ко мне Артура Николаевича, и еще — пусть служба безопасности даст заключение, как это возможно, что письма гуляют по институту, как им самим вздумается!

Отчет службы безопасности возник в почтовом ящике директора, едва только зам по науке шагнул за порог лифта — видимо кто-то из лиц, попавших в цепочку прохождения письма, первым проинформировал Бодова о непорядках.

— Оперативно… — сам себе одобрил Анатолий Михайлович.

— А, Артур? — генеральный директор оторвался от текста отчета, когда из открывшегося лифта появился его заместитель по кадрам. — Ты-то небось догадываешься, почему вызвал?

— Совсем чуть-чуть, Анатолий Михайлович.

— Письма ты не получал?

— Нет.

— Тогда кратко: тут у нас один твой знакомый требует к себе пристального внимания.

— Мой знакомый?

— Молодой специалист, определенный тобой в шестой отдел. — По команде директора над столом появилась голограмма Стаса.

— Понятно. Новенький. Три недели как начал работу. Что он натворил?

— Разослал по почте вирус… Так сказано в отчете Бодова.

— Вирус? — директор по кадрам нахмурился, возможно, считая, что речь идет о его личном упущении.

— Прохвост требовал нагрузить его серьезной работой, а руководитель группы не захотел выслушать. Тогда этот трудоголик нашел способ, чтобы оповестить о своем желании всех, включая меня. Каково?!

— Вирус опасный?

— Бог с ним, с вирусом — пусть охрана разбирается. Не в этом дело. У нас появился сотрудник, игнорирующий правила института. Что ты о нем расскажешь? На самом деле такой талантливый?

— Раз попал к нам… Не семи пядей во лбу, но чувствует, куда двигаться. Остальные тратят время на обдумывание условий поставленной задачи, этот же бросается решать сразу, не размышляя. Но решает правильно.

— Он и во время карантина так расправлялся с заданиями?

— Да. Практически все время бил баклуши — немного поколдует над комплексом и — смотреть фильмы.

Генеральный в недоумении пожал плечами:

— Отлично. И что мне прикажешь теперь с ним делать? Уволить? Но он только приступил к работе, а стоил дорого — совет акционеров не одобрит такого обращения с выделенными средствами.

— Вы правы. Мы вынуждены либо уволить его, либо указать на его явную неординарность.

— Что? Выделить?

— А почему нет? Мы знали, что Станислав — многообещающий специалист, потому и выкупили его у университета.

— И как же мы его выделим после такого инцидента?

— Дадим понять, что повышение в должности не связано с отправленным по почте письмом. Его переводят на другую работу в соответствии с ранее установленным планом. Хочет трудиться, пусть трудится. На письмо закроем глаза.

Генеральный покачал головой:

— Так не пойдет. Если все, кому не лень, начнут писать жалобы на имя генерального, придется закрывать институт — у меня не останется времени для должностных обязанностей.

— Хорошо. Давайте накажем. Штраф порядка пяти тысяч евро заставит молодого человека подумать.

— Не знаю… — Анатолий Михайлович вдруг прервался, принимая сообщение от охраны, и поднял руку, требуя от заместителя тишины.

— У нас гости! — объяснил генеральный.

Артур Николаевич вопросительно поднял брови, ожидая, что начальник сам продолжит.

— Председатель с женой! — Анатолий Михайлович распорядился по нэтфону: — Лена, кофе, коньяк и конфеты! — И пожаловался заму: — И как всегда не вовремя!

— Думаете, он знает о письме мальчишки? — недоверчиво улыбнулся Артур Николаевич.

— Он всегда все знает! — сердясь на непредусмотрительность заместителя, прорычал генеральный. — Он всегда не вовремя! Он всегда чувствует, когда пахнет жареным!

В очередной раз за этот день распахнулись двери гостевого лифта. В кабинет вошли мужчина и женщина. Если оба директора производили впечатление людей респектабельных и занимающих высокое положение в обществе, то гости держались так, словно являлись особами королевской крови. В их осанке, походке, манере смотреть и говорить просачивалось такое благородство, какое можно было впитать только с молоком матери. Мужчине можно было дать лет сорок, женщине — не более двадцати. Женщина казалась хрупкой, тонкой, изящной, холеной, мужчина — решительным, волевым, непреклонным. При этом сразу бросалось в глаза, кто в паре главный: мужчина уверенно вошел в комнату, а дама опустила глаза и чуть задержалась, чтобы оказаться позади мужа.

— О чем говорили, господа? — сразу переходя к делу, громко вопросил гость.

Директора переглянулись, не зная, стоит ли докладывать о незначительном в масштабах института происшествии или благоразумнее не выносить сор из избы.

Гость жестом хозяина пододвинул к столу кресло и стремительно сел в него. Он все делал быстро, но без малейшего напряжения, не так, словно спешил, а так, словно обладал иной скоростью восприятия.