Провинциал

Когда мы проходили вдоль рядов, где продавали аквариумы, у меня забилось сердце и загорелись глаза.

Какой-то сердобольный продавец не выдержал, весело крикнул: «Бери, мальчик, за пятерку!» — хотя аквариум стоил никак не меньше десяти рублей. Я виновато улыбнулся, вздохнул, покачал головой: в кармане у меня было всего два рубля, подаренные утром отцом. Аквариумы стояли прямо на земле, длинные, узкие, стекла сверкали на солнце. Конечно, они были не чета моему!

— Слушай, Витька, — сказал я, — я хочу купить рыбок и увезти их с собой. У нас ведь такого сто лет еще не увидят!

Витька вдруг загорелся и, как всегда, хлопнул меня по плечу:

— О’кэй, сэр! Будет тебе белка, будет и свисток. Ну-ка, выкладывай, что у тебя есть.

Я показал ему два рубля. Витька порылся в карманах, извлек затертую рублевку, сверкнувшую двадцатикопеечную монету и весело гикнул.

— Да тут целый капитал! — вскричал он. — Выбирай, только не теряй голову! Будем торговаться.

Мы остановились перед аквариумом, полным резвых, узких, переливающихся радугой рыбок.

— Вот этих, — сказал я осевшим от волнения голосом.

— Дядь, почем они? — бойко крикнул Витька и шепнул мне на ухо: — Розовые данюшки.

Высокий, широкоплечий, с обветренным красным лицом и слезящимися, подмигивающими глазами продавец наклонился к Витьке, простуженно прохрипел:

— Штука — тридцать копеек. А если семейство будешь брать — по сорок. — Он улыбнулся, и яркие блики, отраженные на лице от воды аквариума, еще больше осветили его улыбку.

— Э-э… — протянул Витька. — Дорого! Пошли дальше!

Мы шли вдоль ряда, Витька спокойно, по-деловому приценивался, но лучшего так и не нашел.

— Ну ладно, дядь, давайте, — согласился он, вернувшись к продавцу розовых данио. — Семейство. Только самка чтоб была под намет. — Он подмигнул мне. — Будешь разводить, и рыбок будет у тебя навалом!

Поймав рыбку, продавец прижал сачок к передней стенке аквариума.

— Нравится?

— О! — Витька довольно кивнул — самка была пузатая. — Дядь, вы бы нам еще и баночку продали, а то забыли мы, брать не во что.

— Тоже мне любители, — вздохнул продавец, но свободной рукой достал баночку с закручивающейся крышкой, нацедил в нее из аквариума воды, — Смотрите, еще сорок копеек.

Витька получил от продавца банку с рыбками, молча отдал деньги.

— Все-таки мало у нас денег, — сказал он, когда мы отошли, — но ничего, главное, самка под намет, будешь разводить.

Мы купили еще семейство золотисто-черных суматранских барбусов и пару петушков. Витька отговаривал меня, петушки, мол, дерутся и забьют насмерть других рыбок, но фиолетовый, отороченный по краям плавников красной каймой самец так понравился мне, что никакие уговоры на меня не действовали. К тому же петушок этот плавал не в отдельной загородке, а вместе с другими рыбками, и продавец, низенький, беспокойный старичок, заверял честью, что петушок вовсе не драчун, а смирный как голубь.

— Знаем мы этих голубей, — сказал Витька. — Держали таких… — Но возражать больше не стал, тряхнул курчавой головой: делай, как знаешь!

Продавец петушка, когда услышал, что я на рынке впервые, подарил мне еще в придачу маленького сомика-санитара, два куста водорослей и крупную водяную улитку.

— Приходите, молодой человек, в следующее воскресенье, у меня будут чудесные копеины Арнольда, удивительно подвижные, живые рыбки — прямо фейерверк! Вам я отдам их дешево, я же вижу, что вы не богатей, но, разумеется, при условии, если вы мне скажете, что вот эти питомцы еще живы и здоровы, а я надеюсь, что так и будет. Кормить их лучше, конечно, живым кормом, мотылем, например, только не слишком крупным. Так приходите в следующее воскресенье, я буду на этом самом месте.

— А он завтра уезжает, — сказал Витька, и я огорченно кивнул.

— Как жаль, как жаль, — пропел старичок. — А далеко?

Я назвал город, где жил. Старичок присвистнул. Это рассмешило меня, а старичок нисколько не смутился.

— Вы не держите голубей? Нет? А я вот в детстве держал, и с детства такая привычка осталась — свистеть.

Мы попрощались. Старик просил меня не забывать Москву и Птичий рынок. Я пообещал.

На оставшиеся десять копеек мы купили мотыля. Витька спрятал банку за пазуху, поежился, повздрагивал — банка была холодной и, наконец, притих.

— Для чего это ты? — удивленно спросил я.

— Вот балда, рыбки же иначе замерзнут! Они и называются тепло-вод-ны-е, понял? А на теле их лучше всего отогревать.

На другой день мы уехали. Дядя Миша подарил мне для перевозка рыбок трехлитровый баллон и пять неонов. В одном из ящиков буфета, где валялись всякие инструменты, он нашел распылитель для воздуха, вытащил из Витькиного футбольного мяча камеру, купил в аптеке резиновую грушу и при помощи системы резиновых трубок соорудил мне аппарат, насыщавший воду кислородом: надо было накачать грушей камеру, и сжатый воздух поступал через распылитель в баллон, всплывая кверху потоком мелких серебряных пузырьков. Дал мне дядя Миша и градусник для измерения температуры воды.

— И этих ведь приморишь, — неодобрительно глядя на дорожные приготовления, говорил отец. — На что тебе рыбки?