Путешествие в загробный мир и прочее

Потом между Беттертоном и Бутом я увидел Шекспира: он рассуживал этих великих актеров, заспоривших о некоем оттенке в одной его строке[44]; я было удивился, что в Элизиуме так жарко пререкаются, но, прислушавшись к себе, сообразил, что всякая душа сохраняет-таки главнейшее свое качество, без которого, собственно говоря, она уже не душа. Вот эти известные слова из «Отелло», как их приводил Беттертон: «Задую свет». Бут настаивал, что надо так: «Задую этот свет». Я не удержался и высказал свою догадку: «Задую твой свет» – так, мол, не лучше? Кто-то предложил вариант, на мой взгляд, совсем мудреный: «Задую тебя, свет», отчего свет стал собеседником. Еще один поменял слово, и получилось: «Задую твою свечу». Тогда Беттертон заметил, коль скоро текст теряет неприкосновенность, то этак, пожалуй, от похожих слов перейдут к непохожим и кто-нибудь предложит: «Задую твои глаза». Тут все решили, что рассудить их может только сам Шекспир, и он высказался в таком духе: – Клянусь, джентльмены, я так давно написал эту строку, что уже не поручусь, как я ее сам понимал. Одно верно: знай я, что по ее поводу будет сказано и написано столько чепухи, я вычеркнул бы ее раз и навсегда, поскольку приписывать мне все эти толкования значит очень мало меня уважать.

Спросили его и о других темных местах в его сочинениях, но он ушел от ответа, сказав, что если уж их не прояснил мистер Теобальд[45], то готовящиеся три или четыре новые издания его пьес, он надеется, удовлетворят нас вполне. В заключение же сказал:

– Я не перестаю изумляться людям, раскапывающим у автора скрытые красоты. Ведь самые превосходные и полноценные красоты всегда лежат на поверхности и блистают прямо в глаза; и если, так и сяк толкуя отрывок, мы не можем решить, как лучше, то, по моему глубокому убеждению, оба толкования не стоят ломаного гроша.

От сочинений разговор перешел к монументу в его честь[46]; в этом месте Шекспир от души расхохотался и крикнул Мильтону: – Клянусь честью, брат Мильтон, славную компанию поэтов они подобрали! Им бы раньше не гнушаться нашим братом, когда мы были живые. – Верно, брат, – отозвался Мильтон, – но ведь живых надо кормить.

Глава IX Новые приключения в Элизиуме

Нас окружила толпа духов, в которых я признал героев, по здешнему обычаю пришедших поклониться своим поэтам – тем, что воспели их деяния. Ахилл и Улисс подошли к Гомеру. Эней и Юлий Цезарь – к Вергилию; Адам направился к Мильтону, по какому случаю я шепнул Драйдену, сославшись на его собственные слова, что и дьяволу-де не мешало бы почтить поэта. – Верно, я сам был одержим дьяволом, – оборвал меня Драйден, – когда выговорил те слова. – Несколько духов обступили Шекспира, среди них замечательной статью выделялся Генрих V. Я засмотрелся на этого монарха, когда ко мне приблизился крошечный дух, сердечно потряс мне руку и назвался Мальчиком с Пальчик[47]. Я чрезвычайно обрадовался знакомству и с гневом помянул историка, оболгавшего рост этого великого человека, составлявший якобы не больше пяди: с одного взгляда было ясно, что в нем все полтора фута (и 1/37 дюйма, уточнил он), то есть он был чуть пониже самых видных щеголей наших дней.

Я спросил героя, насколько правдивы истории, которые о нем рассказывают, – о пудинге, например, и о коровьей утробе. Касательно первого, сказал он, всё враки, достойные смеха, насчет же второго не стал отрицать доли истины, но и не стыдился происшедшего, ибо был проглочен коровой вероломно, а будь у него оружие в руках, добавил он с чувством, черта с два она бы его проглотила!

Последние слова он выкрикнул с такой яростью и досадой, что я почувствовал, какая это незаживающая рана для него, и, сменив тему, завел разговор о великанах. Он поведал, что не только не убивал их, но и в глаза не видывал великанов; что ему ошибкой приписали подвиги его доброго приятеля Джека Победителя Великанов, который, думается ему, извел эту породу подчистую. Я возражал, что сам видел громадного ручного великана, по настоятельной просьбе некоторых джентльменов и дам благополучно прожившего целую зиму в Лондоне и лишь по неотложным домашним делам отбывшего к себе в Швецию.

Мне бросился в глаза сурового вида дух, опиравшийся на плечо другого духа, и в первом я узнал Оливера Кромвеля, а другой был Карл Мартел[48]. Признаться, я не ожидал увидеть здесь Кромвеля: я помнил, бабушка говорила мне, что поднялась буря и дьявол уволок его, но сейчас он честным словом заверил, что в этой истории нет и грана правды[49]. Впрочем, по его признанию, он чудом избежал преисподней, и ему бы ее не миновать, не выручи славная первая половина жизни. На землю же его отправили с таким жребием:

Армия

Кавалер

Нужда