Пылающий берег

Ближайшей опорой оказалась медная ручка на дорожном бюро Лотара, привязанном к дну фургона. Когда Сантэн налегла на нее всем своим весом, ручка слегка подалась, и ящик приоткрылся на дюйм.

«Он забыл его запереть, — подумала Сантэн. — Надо его предупредить».

Она задвинула ящик и добралась наконец до сумки, достала курточку сына и уже начала пробираться обратно, когда ее взгляд снова упал на ящик бюро — и Сантэн замерла, уставившись на него.

Соблазн был слишком велик. В этом ящике лежал журнал Лотара.

«Но это просто ужасно, нельзя так делать», — подумала она. Тем не менее ее рука снова потянулась к бронзовой ручке. «Что он пишет обо мне?..»

Она медленно открыла ящик и уставилась на толстую книгу в кожаном переплете.

«А я действительно хочу это знать?» — Сантэн уже начала медленно задвигать ящик, но все же сдалась перед любопытством. «Я только о себе прочитаю», — пообещала она.

Девушка подкралась к пологу, закрывающему выход, и виновато выглянула наружу. Темный Хендрик нес воловью упряжь, готовясь к дороге.

— Хозяин еще не вернулся? — окликнула его Сантэн.

— Нет, миссус, и мы не слышали выстрелов. Наверное, поздно вернется.

— Позови меня, когда увидишь, что он возвращается, — велела Сантэн и вернулась к бюро.

Она присела рядом с ним на корточки, положив тяжелый журнал на колени, и с облегчением увидела, что почти все записи сделаны на африкаансе, лишь изредка встречается немецкий язык. Она перелистала страницы и нашла дату, когда Лотар спас ее. Здесь запись оказалась длинной, на четыре страницы, длиннее остальных во всем журнале.

Лотар подробно описал нападение льва и само спасение, их возвращение к фургонам, состояние Сантэн, а также описал Шасу. Сантэн улыбнулась, читая:

Крепкий парнишка, того же возраста, в каком был Манфред, когда я видел его в последний раз, и я очень взволнован.

Продолжая улыбаться, Сантэн пробежала взглядом описание самой себя, потом ее глаза остановились на одном абзаце:

Не сомневаюсь, что это действительно та самая женщина, хотя она изменилась, не такая, как на фотографии, и не такая, как в моем кратком воспоминании. Волосы густые и пышные, как у девушек племени нама, лицо тонкое и темное, как у обезьянки…

Сантэн даже задохнулась от такого оскорбления. Но дальше…

…но когда она на мгновение открыла глаза, мне показалось, что у меня разорвется сердце, — такими они были огромными и нежными.

Немного смягчившись, Сантэн снова стала быстро перелистывать страницы, прислушиваясь, как воровка, ожидая услышать стук копыт лошади Лотара. Потом одно слово, написанное аккуратным тевтонским почерком, привлекло ее внимание. «Boesmanne». Бушмены. Сердце Сантэн дрогнуло, ее взгляд прикипел к странице.

Бушмены бродили вокруг лагеря всю ночь. Хендрик нашел их следы рядом с лошадьми и скотом. При первом свете мы пошли за ними. Трудная охота…

Слово «охота» бросилось Сантэн в глаза. «Охота?» — недоумевала она. Это слово применялось лишь к погоне за дичью, охота — это убийство диких животных… Она стала быстро читать дальше.

Мы нагнали двух бушменов, но они чуть не ускользнули от нас, забравшись на утес с ловкостью бабуинов. Мы не могли последовать за ними и чуть их не потеряли, но их любопытство оказалось слишком сильным — опять же как у бабуинов. Один из них остановился высоко на склоне и стал рассматривать нас. Это был трудный выстрел, почти на пределе полета пули…

Кровь отхлынула от лица Сантэн. Она не могла поверить тому, что читала, каждое слово отдавалось у нее в голове, как в пустом котле, рождая эхо.