Некоторое время, минуту или две, кажется, мы смотрели на застывшего Песочного Человека. Семёныч вздыхал, что-то прикидывая в голове. Наверно, подбирал слова, чтобы послать уже мёртвого засранца. Или готовился попытаться отговорить меня от бредовой, с объективной точки зрения, идеи.
— Вот ты и нашёл место для своей головы, Орельен Марсиль… — прохрипел старик, ударив толстенным пальцем по одному из «щупалец» Кардинала. — Точнее, для того, что от неё осталось.
Он выпрямился, прогудев экзокостюмом. Развернулся ко мне, смотря сверху вниз. Вздох не смогли приглушить даже акустические системы брони. Я отрицательно покачал головой. Мол, нет, даже не пробуй. Всё уже решено, и менять хоть пункт было нельзя.
— Ты ведь даже не представляешь, сколько сил сейчас крутят нами, да, Джон? — спросил он.
— Что ты имеешь в виду?
— Тёмные, церковь Машинного Бога… Это лишь верхушка айсберга. Думаешь, Кардинал стал бы стоять здесь до самого конца? Пока мы пробивались к пьедестальному залу, он мог сто раз улизнуть. Но не стал. Почему? Может, он был в чём весьма и весьма уверен?
— И кто из нас невменяем… — протянул я, проводя ладонью по шее. Наноботы в организме успели восстановить подвижность конечностей.
— Не понимаешь, — не спросил, но утвердил Охотник. — Ну, поймёшь. Когда-нибудь. Машины нам не враги, Джон. Но всё, что ты видел, всё, что тебе сказали, что показали — говорило об обратном. Что их следует опасаться, что они ужасны и бесчеловечны. Тогда ответь мне, мой дорогой подопечный… Почему ты остался, рискуя своей жизнью, чтобы спасти андроида?
— Она — не та…
— Оправдывайся, — улыбнулся, тряхнув седыми дредами за титановым стеклом, старик. — В общем, что хочу сказать-то… Тебя сюда вели. Кто или что — думай сам. Они хотели, чтобы ты раскрыл Тёмных, провёл расследование, вынудил их пойти на сделку с Марсилем. Используя твою ненависть к машинам, они хотели принудить тебя ослабить их, разрушить целостность, а самое главное — посеять в людях стереотипы о разумных андроидах.
— Эй, я совсем ничего не понимаю, — искренне отозвался я на столь проникновенную речь. Кажется, Семёныч открывал здесь душу, но в итоге нёс какую-то ахинею.
— Тёмные вечны, Джон, — прогудел Охотник. — Мы, люди, их породили. Мы должны либо научиться с ними жить, либо умереть от рук своих детей.
— А как то, что мы их породили, соотносится с миллионами погибших по всему миру? — злобно парировал я.
— Когда тебя загнали в угол, наставив оружие, ты тоже будешь кусаться, лишь бы не умереть, — хмыкнул Семён. — Ладно… Сейчас… Я уже был возле ядра, и Эммы там не было. Тогда — не было. Жуткое место, Джон. Будь осторожен.
Перед его шлемом пробежали строки кода, а затем пол рядом с нами вздрогнул, опускаясь вниз. Там, в конце импровизированного спуска, виднелась бронированная дверь. Мейнфрейм, грузовой отсек. Спрятано было и правда хорошо, надо признать.
— Это твой путь, и я понимаю, почему ты по нему идёшь, — добавил Охотник, опускаясь. — Но я надеюсь… А старикам в любое время остаётся только надеяться… Что когда-нибудь… Когда-нибудь, Джон… Ты прозреешь. Иди. И не забудь…
Я остановился, вынимая из кобуры своего поломанного экзокостюма Five-Seven.
— Когда будешь выбирать место для своей головы, постарайся выбрать местечко поприличнее…
Кивнув, я побежал по ступеням вниз, к массивной двери. Она была обесточена, но пришлось приложить немало усилий, чтобы сдвинуть створку с места. С металлическим лязгом та поддалась, кое-как открываясь. Надавив ещё, я высвободил достаточно места, чтобы протиснуться сквозь образовавшуюся щель. Пришлось ободрать синтетическую футболку, но то было меньшей ценой, которую я был готов заплатить. Нельзя дать ей так просто умереть… Эмма не заслуживает такой гибели. Не здесь. Не сейчас. Плевать, что имелся риск подорваться вместе с дредноутом. Плевать, что я мог в принципе не выжить, не выполнить приказ, не насладиться сполна счастьем от смерти Кардинала. Если рядом не будет её…
Я стану такой же машиной, против которых сражался.
Длинный коридор привёл меня к очередной двери, но та открылась без лишних трудностей. За ней, в абсолютной тьме, горело множество ярко-белых огней. Маленькая пирамида, жутко гудевшая и едва не заоравшая при моём приближении, помигала, будто приветствуя посетителя. Ядро разума машин было ужасающим, но не в привычном понимании этого слова. На фоне, ненавязчиво, звучали голоса. Крики, стоны, хрипы. Смех, хихиканье, хохот. Мужские, женские, старые и молодые — они шептали что-то бессвязное, но в то же время — осмысленное. Как будто меня пытались загипнотизировать, что было полным бредом, естественно.
Наконец, небольшой имлант — маленький фонарик, вмонтированный в мою ключицу, высветил стоявшую на коленях девушку. Короткие тёмные волосы, не двигаясь, застыли на плечах. Голова склонилась, что-то говорили, медленно двигаясь, губы. Глаза Эмма закрыла, но при появлении света едва заметно вздрогнула, прищуриваясь. Я судорожно сглотнул, соображая, что же делать.
— Вестник… — слились воедино голоса. — Пришёл.