Рай и ад. Рассказы перенесших клиническую смерть

Может только чувствовать человек без греха. Как сказать, такие святые люди. Вот они видят вот это. Такой обычный грешный человек не может так. А там открыто для каждого. Хоть он в аду находится, хоть самый грешник. У каждого так открыто. И вот когда говорили то, что… Ангелы, что это твой внук, посмотри, да, как бы (усмехается), она смотрела как бы, ну вот просто была пустота у ней. Вот. И мы так постояли, друг на друга посмотрели немного, пришло время нам уходить, и так вот мы расстались с бабушкой.

Детей много было. Вот, отец последний, как бы. Не последний, еще были и моложе там его, да, но те умирали. Просто тогда и голод был такой. Их было шестнадцать человек. Шестнадцать. Очень много, вот очень много наших родственников, которые находятся в раю, вот именно от этой бабушки моей, да. Они погибали, вот в детстве, да. От голода, от холода, и по разным ситуациям. Да, малые. Господь забирал именно таких. Десять лет, двенадцать лет, вот такого возраста. И потом, Господь забирает такие души, да, именно что, которые еще… во-первых, да, потому что еще не успели согрешить много. Вот если у нас, допустим, помирает там дочь, сын или какие-то наши близкие родственники там, да, о них так горевать, да, нельзя вот всю жизнь. Горевать, что вот они, как бы, не пожили и погибли. Это совсем не так. Господь забирает эти души, да, именно, что они готовы к Богу. Потому что, во-первых, да, они не успели согрешить. Ничего не сделали такого, чтобы, допустим, пришлось в жизни грех сделать, греховность.

И вот тут мы только должны молиться, и… ну как, скорбь она есть такая, как мы люди. Но она не должна быть такая, что на многие годы. Такая — скорбеть и скорбеть о том, что мы потеряли. Это совсем не так. Когда я видел своего брата, да, это просто как пример вам говорю, это мой двоюродный брат, его… пришла ему так смерть, что отец задавил его на тракторе. Жили в деревне. Он вез дрова, уже было поздно, на гусеничном тракторе, а сын его бежал встречать. И попал он, как сказать, ребенок еще глупый был, там, было ему, наверное, десять лет, так вот, примерно, вот. Заскочил на бревно, а трактор начал поворачиваться, и бревна вот так вот пошли (показывает). И попал под бревна. И такая наступила ему смерть. И когда с ним разговаривал, да, видел его у Бога, и он говорил… они все знают, не только в раю, как мы, и что мы думаем, и что мы делаем в своей жизни, про все, про все знают, полностью.

Очень уж им тяжело, вот сейчас вот отвлекаюсь, но скажу. Самое тяжелое, когда мы их поминаем что-то плохо. Вот. Самое тяжелое. Вот он такой был, то делал… Для них это как будто убийство. Душа, она прямо сама себя убивает. Вот вам так я скажу. Им так тяжело, а это еще хуже становится. И они просто плачут и говорят, что лучше нас совсем не поминайте. Не заказываете вы там за нас, не поминаете, лучше совсем не поминать, чем плохим. Вот, допустим, многие говорят так, что этот человек выпивал, да, может быть, он был и пьяницей, но его поминать нельзя так. Ему нужно найти, что у него было доброе. Что-то было у него, у души, у этого человека, доброе, помянуть только этим. Но ни в коем случае нельзя поминать: вот он был такой, вот он делал то, или это делал. Ни в коем случае нельзя. Они страдают. Во-первых, и мы грех получаем, и наносим им такой удар, наносим им… Потом, когда я видел в аду этих людей, которых и обсуждал и, как говорится, болтал вот так, много, да, эти люди… им было тяжко, да, этим душам. И, видимо, Господь просто меня бил вот за это. Такой груз был на мне, что: «что я делал? Зачем я это говорил?»

А, потом, я думал, что вот так рассуждал, да, а на самом деле… такой глупый, такой глупый! Зачем я болтовней такой занимался? И вот много было такого, что просил у одних прощения. Эти души так же просили у меня. Хотя я про них не знал. Вроде, в жизни мне плохого не делали. Помню, была такая душа, которая просила у меня. Она мне что-то, ну, как в жизни что-то плохого мне как бы желала, да. Хотя я про это не знал. Вот такие грехи обращают, конечно, на себя внимание, что этот грех еще хуже. Человеку лучше всегда сказать в лицо, в глаза. Если видишь в нем что-то плохое. Никогда нельзя скрывать. И особенно, если человек скрывает что-то плохое, да, дурное, от человека, он, как бы, принимает этот грех на себя, аж еще и хуже делает.

И тогда я видел… у меня много было такого, то стеснялся там, вот какого-то тайного такого, но было и такое, что видел у человека греховное, но не мог ему сказать… Человеку плохого делать нельзя, но всегда сказать — это по-Божьему. В глаза, в лицо. То, что думаешь, допустим, о нем. Или как-то поправить его так, но, чтобы не осудить при народе, нигде не причинить зла, вреда. Вот такое. В этом во многом каюсь, грешен.